— Слушан, парень, я сильно подозреваю, что это ты тогда проспал индейцев. Так придержи свой язык, усерд¬ ный часовой, или придется тебе держать ответ за беду, которую ты навлек на нас своей нерадивостью. — Уйду от тебя! Не хочу, чтоб надо мной командовали, как над малым ребенком! Ты вот говоришь о законе, что ты-де не хочешь его признавать, а сам так меня прижал, точно я не живой человек и нет у меня своих желаний! Я больше тебе не позволю мною помыкать, как последней скотиной! Уйду, и всё! — Земля широка, мой храбрый петушок, и на ней не¬ мало полей без хозяина. Ступай; бумага на владение для тебя выправлена и припечатана. Не каждый отец так щедро оделяет сыновей, как Ишмаэл Буш; ты еще помя¬ нешь меня добрым словом, когда станешь богатым земле¬ владельцем. — Смотри! Смотри, отец! — хором закричали сыновья, хватаясь за предлог, чтобы прервать разгоревшийся спор. — Смотри! — подхватил Эбирам глухим, встревожен¬ ным голосом.— Больше тебе нечего делать, Ишмаэл, как только ссориться? Ты посмотри! Ишмаэл медленно отвернулся от непокорного сына и нехотя поднял глаза, в которых все еще искрилась злоба. Но, едва он увидел, на что неотрывно смотрели все вокруг, его лицо сразу изменилось. Оно выражало теперь расте¬ рянность, чуть ли не испуг. На месте, откуда таким страшным способом прогнали Эллен, стояла другая женщина. Она была небольшого роста — такого, какой еще совместим с нашим представле¬ нием о красоте и который поэты и художники объявили идеальным для женщины. Платье на ней было из блестя¬ щего черного шелка, тонкого, как паутина. Длинные рас¬ пущенные волосы, чернотой и блеском спорившие с шел¬ ком нлатья, то ниспадали ей на грудь, то бились за спиной на ветру. Снизу трудно было разглядеть ее черты, но все же было видно, что она молода, и в минуту ее неожидан¬ ного появления ее лицо дышало гневом. В самом деле, так юна была на вид эта женщина, хрупкая и прелестная, что можно было усомниться, вышла ли она из детского возра¬ ста. Одну свою маленькую, необычайно изящную руку она прижала к сердцу, а другой выразительно приглашала Ишмаэла, если он намерен выстрелить еще раз, целить ей нрямо в грудь. 96

Скваттер и его сыновья, пораженные, молча смотрели на удивительную картину, пока их не вывела из оцепене¬ ния Эллен, робко выглянув из палатки. Она не знала, как быть: страх за себя самое удерживал ее на месте, страх за подругу, не менее сильный, звал выбежать и разделить с ней опасность. Она что-то говорила, но внизу не могли расслышать ее слов, а та, к кому она с ними обратилась, не слушала. Но вот, как будто удовольствовавшись тем, что пред¬ ложила Ишмаэлу сорвать свой гнев на ней, женщина в черном спокойно удалилась, и место на краю утеса, где она только что показалась, вновь опустело, а зрители внизу только гадали, не прошло ли перед ними сверхъесте¬ ственное видение. Минуту и более длилось глубокое молчание, пока сы¬ новья Ишмаэла все еще изумленно смотрели на голый утес. Потом они стали переглядываться, и в глазах у них зажигалась искра внезапной догадки. Было ясно, что для них появление обитательницы шатра оказалось совер¬ шенно неожиданным. Наконец Эйза па правах старшего — и вдобавок подстрекаемый пеутихшим раздражением ссоры — решил выяснить, что все это означает. Но он по¬ остерегся гневить отца, потому что слишком часто видел, как лют он бывает в злобе, и, обратившись к присмирев¬ шему Эбираму, заметил с издевкой: — Так вот какого зверя взяли вы в прерию «на при¬ манку»! Я и раньше знал вас за человека, который не ска¬ жет правду, где можно солгать. Но в этом случае вы пре¬ взошли самого себя. Кентуккийские газеты сотни раз на¬ мекали, что вы промышляете черным мясом, но им и пе снилось, что вы распространяете свой промысел и на семьи белых. — Это меня ты назвал похитителем? — вскипел Эби¬ рам.— Уж не должен ли я отвечать на каждую лживую выдумку, которую печатают в газетах по всем Штатам? Посмотрел бы лучше на себя, мальчик, на себя и на всю вашу семейку! Все пни в Кентукки и Теннесси кричат про¬ тив вас! Да, мой языкастый джентльмен, а в поселениях я видел расклеенные на всех столбах и стволах объявления о папеньке, маменьке и трех сынках — один из них ты: за них предлагалось в награду столько долларов, что честный человек мог бы сразу разбогатеть, если бы он... Его заставил замолчать удар наотмашь тыльной сторо-

ной руки, о весе которой говорила хлынувшая кровь и вспухшие губы. — Эйза,— строго сказал отец,— ты поднял руку на брата своей матери! — Я поднял руку на негодяя, очернившего всю нашу семью! — гневно ответил юноша.— И, если он не научит свой подлый язык говорить умней, придется ему с ним распрощаться. Я не так уж ловко орудую ножом, но при случае смогу подрезать язык клеветнику. — Сегодня, мальчик, ты забылся дважды. Смотри не забудься в третий раз. Когда слаб закон страны, надо, чтобы силен был закон природы. Ты понял, Эйза; и ты меня знаешь. А ты, Эбирам,— мой сын нанес тебе обиду, и на мне лежит обязанность возместить ее тебе,— запомни: я расплачусь по справедливости — этого довольно. Но ты наговорил дурного обо мне и моей семье. Если ищейки за¬ кона расклеили свои объявления по всем вырубкам, так ведь не за какое-нибудь бесчестное дело, как ты знаешь, а потому, что мы держимся правила, что земля есть общая собственность. Эх, Эбирам, если б я мог так же легко омыть руки от сделанного по твоему совету, как я омыл бы их от совершенного по наущению дьявола, я спокойно бы спал по ночам и все, кто носит мое имя, могли бы называть его без стыда. Уймись же, Эйза, и ты тоже, Эбирам. Мы и так наговорили много лишнего. Пусть же каждый из нас хоро¬ шенько подумает, прежде чем добавит слово, которым ухудшит наше положение: и без того нам не сладко! Ишмаэл, договорив, властно махнул рукой и отвер¬ нулся, уверенный, что ни сын, ни шурин не посмеют ослу¬ шаться. Было видно, что Эйза через силу сдерживается, но природная апатия взяла свое, и вскоре он уже опять ка¬ зался тем, чем был на деле: флегматиком, опасным лишь минутами, потому что даже страсти были в нем вялы и недолго держались на точке кипения. Не таков был Эби¬ рам. Пока назревала ссора между ним и великаном пле¬ мянником, его физиономия выражала все возраставший страх; теперь, когда между ним и нападающим встала власть и вся грозная сила отца, бледность на лице Эби- рама сменилась трупной синевой, говорившей о глубоко затаенной обиде. Однако он, как и Эйза, смирился перед решением скваттера; и если не согласие, то видимость его вновь восстановилась среди этих людей, которых сдержи¬ вала не родственная любовь и не понятие о долге, а только 98

страх перед Ишмаэлом, сумевшим подчинить своей власти семью: непрочные, как паутина, узы! Так или иначе, ссора отвлекла мысли молодых людей от прекрасной незнакомки. Спор разгорелся сразу вслед за тем, как она скрылась, и с ним угасла, казалось, самая память о ее существовании. Правда, несколько раз между юношами возникало таинственное перешептывание, при¬ чем направление их взглядов выдавало предмет разго¬ вора; но вскоре исчезли и эти тревожные признаки; раз¬ бившись на молчаливые группы, они уже вновь предались своей обычной бездумной лени. — Поднимусь-ка я на камии, мальчики, посмотрю, как там дикари,— сказал подошедший к ним немного погодя Ишмаэл тем тоном, который, как он полагал, должен был при всей своей твердости звучать примирительно.— Если бояться нечего, мы погуляем в поле, не будем тратить по¬ гожий день на болтовню, как вздорные горожанки, когда они судачат за чаем со сладкими хлебцами. Не дожидаясь ни согласия, ни возражений, скваттер подошел к подошве утеса, склоны которого первые футов двадцать везде поднимались почти отвесной стеной. Иш¬ маэл, однако, направился к тому месту, откуда можно было взойти наверх по узкой расселине, где он. предусмо¬ трительно построил укрепление — бруствер из стволов то¬ поля, а перед ним — еще рогатки из сучьев того же дерева. Это был ключ всей позиции, и здесь обычно стоял часовой с ружьем. Сейчас тоже один из юношей стоял там, небрежно прислонившись к скале, готовый в случае нужды прикрывать проход, покуда прочие не займут свои посты. Отсюда скваттер поднялся наверх, убеждаясь, что подъем достаточно затруднен различными препятствиями, где природными, а где искусственными, пока не выбрался на нечто вроде террасы, пли, точнее говоря, на каменную площадку, где он построил хижины, в которых размести¬ лась семья. Это были, как уже упоминалось, того рода жи¬ лища, которые можно так часто увидеть в пограничной полосе: сооруженные кое-как из бревен, коры и шестов, они принадлежали к младенческой поре архитектуры. Площадка тянулась на несколько десятков футов, а вы¬ сота расположения делала ее почти недосягаемой для ин¬ дейских стрел. Здесь Ишмаэл мог, как полагал он, остав¬ лять малышей в относительной безопасности под присмо 99

тром их отважной матери; и здесь он застал сейчас Эстер за ее обычными домашними делами в кругу дочерей, ко¬ торых она поочередно отчитывала с важной строгостью, когда маленькие бездельницы навлекали на себя ее неудо¬ вольствие. Она так была захвачена вихрем собственного красноречия, что не слышала бурной сцены внизу. — Уж и выбрал ты место для стоянки, Ишмаэл,— прямо на юру! — начала она, или, вернее, продолжала, оставив в покое разревевшуюся десятилетнюю девчурку и набрасываясь на мужа.— Честное слово, я тут должна каждую минуту пересчитывать малышей, чтобы знать, не крутит ли их ветром в поднебесье вместе с утками и сары¬ чами. Ну, чего ты, муженек, жмешься к утесу, как ползу¬ чий гад по весне, когда небо так и кишит множеством птиц? Думаешь, сном да ленью можно накормить голод¬ ные рты? — Ладно, Истер, поговорила, и хватит,— сказал су¬ пруг, произнося ее библейское имя на свой провинциаль¬ ный лад и глядя на свою крикливую подругу не с нежно¬ стью, а скорее с привычной терпимостью.— Будет тебе дичь на обед, если ты не распугаешь всю птицу шумной бранью. Да, женщина,— продолжал он, стоя уже на том самом выступе, откуда недавно так грубо согнал Эллен,— и птица будет у тебя и буйволятина, если мой глаз верно распознал вон то животное за испанскую лигу отсюда. — Слезай, слезай, говорю, и берись за дело, хватит слов! Болтливый мужик — что брехливый пёс. Нел, как по¬ кажутся краснокожие, вывесит тряпку, чтобы вас предо¬ стеречь. А что ты тут подстрелил, Ишмаэл? Я несколько минут назад слышала твое ружье, если я не разучилась распознавать звуки. — Фью! Пуганул ястреба — вон там, видишь? — парит над скалой. — Еще что! Ястреба! Стрелять с утра по ястребам да сарычам, когда надо накормить восемнадцать ртов! По¬ гляди ты на пчелу или на бобра, милый человек, и научись у них быть добытчиком... Да где ты, Ишмаэл?.. Прова¬ литься мне,— продолжала она, опустив нить, которую су¬ чила на своем веретене,— если он не ушел опять в па¬ латку! Чуть ли не все свое время тратит подле этой нику¬ дышно й, никч емиой... Нежданное возвращение мужа заставило ее примолк¬ нуть, и, когда он снова уселся рядом с ней, Эстер верну¬ 100

лась к прерванному занятию, только что-то проворчав и не выразив своего неудовольствия в более внятных словах. Диалог, возникший теперь между нежными супругами, был достаточно выразителен. Эстер отвечала сперва не¬ сколько угрюмо и отрывисто, но мысль о детях заставила ее перейти на более мирный тон. Так как дальнейший раз¬ говор свелся к рассуждениям о том, что надо-де не упу¬ стить остаток дня и пойти на охоту, мы не станем задер¬ живаться на его пересказе. Приняв это решение, скваттер сошел вниз и разделил спои силы на два отряда, назначив одному оставаться на месте для охраны крепости, а другому — следовать за со¬ бою в степь. Эйзу и Эбирама он предусмотрительно вклю¬ чил в свой отряд, отлично зная, что ничто, кроме его от¬ цовской власти, не обуздает дикую ярость его отчаянного сына, если уж она пробудится. Покончив с приготовле¬ ниями, охотники выступили все вместе, но, несколько отойдя от скалы, рассыпались но прерии, рассчитывая об¬ ложить далекое стадо бизонов. Глава IX Пригциан получил пощечину, ничего, стерпится. Шекспир, «Бесплодные усилия любви» Показав читателю, как Ишмаэл Буш устроился со своей семьей при таких обстоятельствах, когда другой пришел бы в уныние, мы опять перенесем сцену действия на три- четыре мили в сторону от только что описанного места, сохраняя, впрочем, должную и естественную последова¬ тельность во времени. В тот час, когда скваттер с сыновь¬ ями, как рассказано в предыдущей главе, спустились со скалы, на той луговине, что тянулась по берегам речушки, невдалеке от крепости — на расстоянии пушечного выст¬ рела,— сидели два человека и обстоятельно обсуждали достоинства сочного бизоньего горба, зажаренного на обед с полным пониманием всех свойств этого лакомого блюда. Деликатнейший этот кусок был предусмотрительно отде¬ лен от прилегающих менее ценных частей туши и, заверну¬ тый в обрезок шкуры с мехом, запечен по всем правилам 101

па жару обыкновенной земляной печи, а теперь лежал перед своими владельцами шедевром кулинарии прерий. Как в смысле сочности, нежности и своеобразного вкуса, так и в смысле питательности этому блюду следовало бы отдать предпочтение перед вычурной стряпней и сложпыми выдумками самых прославленных мастеров поварского искусства, хотя сервировка была самая непритязательная. Двое смертных, которым посчастливилось насладиться этим изысканным лакомством американской пустыни, к коему здоровый аппетит послужил превосходной приправой, по- видимому вполне оценили свою удачу. Один из двоих — тот, чьим познаниям в кулинарном деле другой был обязан вкусным обедом,— казалось, не торопился отдать должное произведению своего мастер¬ ства. Он, правда, ел, и даже с удовольствием, но и с той неизменной умеренностью, которой старость умеет подчи¬ нить аппетит. Зато его сотрапезник был отнюдь не склонен к воздержанию. Это был человек в расцвете юности и мужественной силы, и шедевру старшего друга он воздал дань самого искреннего признания. Уничтожая кусок за куском, он поглядывал на своего товарища, как бы выска¬ зывая благодарным взглядом ту признательность, которую не мог выразить словами. — Режь отсюда, ближе к сердцу, мальчик,— пригова¬ ривал траппер, ибо не кто иной, как старый наш знакомец, житель этих бескрайних равнин, так угощал своего гостя — бортника.— Отведай из сердцевины куска; там природа откроет тебе, что такое поистине вкусная пища, и не тре¬ буется придавать ей какой-то посторонний привкус при помощи всяких подливок или этой вашей едкой горчицы. — Эх, когда бы к жаркому да чашку медовой браги,—! сказал Поль, волей-неволей остановившись, чтобы переве¬ сти дыхание,—это был бы, клянусь, самый крепкий обед, какой только доводилось есть человеку! — Да, да, это ты верно сказал,—подхватил хозяин и засмеялся своим особенным смешком, радуясь от души, что доставил удовольствие гостю.— Он именно крепкий и дает силу тому, кто его ест!.. На, Гектор, бери! — Он бросил кусок мяса собаке, терпеливо и грустно ловившей его взгляд.— И тебе, как и твоему хозяину, нужно, друг мой, на старости лет подкреплять свои силы. Вот, малец, ты видишь собаку, которая весь свой век и ела и спала разум¬ ней и лучше — да и вкусней, скажу я,— чем любой король« 102

А почему? Потому что она пользовалась, а не злоупо¬ требляла дарами своего создателя. Она создана собакой и ест по-собачьи. Он же создан человеком, а жрет, как голод¬ ный волк! Гектор оказался хорошей и умной собакой, и все его племя было такое же: верный нюх, и сами верны в дру¬ жбе. Знаешь, чем в своей стряпне житель пустынь отлича¬ ется от жителя поселений? Нет, вижу ясно по твоему аппе¬ титу, что не знаешь. Так я тебе скажу. Один учится у человека, другой — у природы. Один думает, что может что-то добавить к дарам своего создателя, в то время как другой смиренно радуется им. Вот и весь секрет. — Вот что, траппер,— сказал Поль, мало что усвоив¬ ший из нравственного назидания, которым собеседник почел нужным сдобрить обед.— Каждый день, пока мы с тобой живем в этом краю (а дням этим не видно конца), я буду убивать по буйволу, а ты — жарить его горб! — Не согласен, ох, не согласен! Животное доброе, ка¬ кую часть ни возьми, и создано оно в пищу человеку; но не хочу я быть свидетелем и пособником в таком деле, чтоб каждый день убивали но буйволу! Слишком это расточи¬ тельно. 103