Том молчал.

Билл потоптался, не зная, что делать. Он ожидал чего угодно, только не такого вот безразличного молчания и тупого лежания на кровати.

— Том, я… Там машина уже пришла… Вещи уже… — он виновато посмотрел на брата. Наверное, плохо уезжать, когда он болен. — Ты это… Там лекарства… Я купил всё, что доктор велел… Пиццу себе закажи… Ты это… Горячее пей…

Том не шевелился. Лишь ресницы подрагивают. Моргает медленно.

Всего одно слово и Билл останется, никуда не поедет. Будет сидеть рядом с ним, греть ему чай, делать компрессы…

— Там доктор еще велел, чтобы ты грудь и горло натирал… Мазь… Разогревающая… Там… На стуле… И ноги…

Том закрыл глаза.

Ком стоит в горле. Кажется, что предаешь… Всего одно слово… Или знак…

— Хочешь, я останусь? — не выдержал.

Молчит.

— Том, мне остаться? — с надеждой.

— Езжай, — хрипло, едва слышно.

В груди больно кольнуло. Словно пуля попала… Билл хмыкнул и закусил губу. Попытался улыбнуться. Не вышло.

— Я устроюсь… Приезжай в гости… — понятно, что не приедет. — Ты будешь мне звонить? — понятно, что не будет.

Молчит.

— Я буду часто приезжать, ты не переживай… У нас же здесь студия… Ребята здесь… Друзья… тоже… здесь… Ты будешь мне рад?

Ресницы дрожат.

— Еда там… В холодильнике…

Спохватился, убежал на кухню. Достал из пакета его любимые сладости, а то ведь не найдет сам.

— Я купил специально для тебя, — протянул.

Том взял.

Билл заметил, что у него ледяные руки и игрушка опять лежит под боком.

— Температуру померяй, может, опять поднялась…

Не отвечает.

— Ну… Я пошел?..

Достаточно взгляда…

— Я там дверь закрою… Не вставай…

Он очень долго обувался. Очень долго ковырялся с курткой, искал очки и кепку. Он еще пару раз заглянул к брату, просто чтобы посмотреть, может ему что-то понадобиться… Вода там… Или лекарство какое… Том так и не изменил позы за это время, не произнес ни слова, не вышел проводить…

— Ты звони мне… Можно я тоже буду тебе звонить?

Так и не дождавшись ответа, он ушел из своей квартиры.

Спустившись вниз, он все оглядывался на окна, пытаясь увидеть там знакомый силуэт, или хоть какое-то шевеление занавесок, может быть свет… Он не чувствовал взгляда брата… Значит, он так и лежит, прижав к груди маленького плюшевого Тома…

Глава 17.

Он покрывал ее маленькими поцелуями. Спустился по тонкой шее к ключице. Пощекотал языком около ямочки, подул. Девушка тихо выдохнула. Чуть склонила голову на бок, открывая шею еще больше. Он прихватил зубами тонкую кожу, сжал сильнее. Фыркнул и тряхнул головой, обдав плечо волосами. Она едва выгнулась, прижимаясь к нему животом. Запустила руки в волосы. Помассировала кожу головы, постанывая. Он потеребил по очереди оба соска, напряженно всосав и с чмоком выпустив их. Порывисто спустился совсем вниз. Забрался языком в пупочную впадинку, поцеловал бритый лобок. Он хотел попробовать. Хотел, но боялся, брезговал. Немного смущал запах. Очень тонкий, очень специфический запах секрета. Опять поднялся чуть выше к лобку. Принялся целовать нежную мягкую кожу. Провел языком по одной губке, улыбаясь маленькому колючему островку в зоне бикини. Надо просто пересилить брезгливость и попробовать. Она чистая. Она пахнет его гелем для душа. Он глубоко вдохнул и, зажмурившись, тихонечко сунул язык между губ в самом верху, там, где находится его любимая «волшебная кнопочка». Девушка застонала и подалась навстречу, сжав волосы в руке, раскрываясь. Он очень осторожно лизнул клитор — вкус солоновато-горький, необычный. Явно не пломбир… А потом он совершил ошибку — он посмотрел. Посмотрел на красненький бугорок набухшего клитора, на налитые от возбуждения малые половые губы, на манящую вовсе не язык блестящую от сочащейся смазки щелку… Противно не стало. Но и совать язык во всякие сомнительные места он резко передумал. Одним махом поднялся вверх, сунул язык девушке в рот, а туда — то, что и так уже изнывало от желания куда-нибудь засунуться…

— Пить будешь? — спросил он, когда дыхание немного восстановилось, и он смог говорить. Было жарко и холодно одновременно. Точнее телу было очень жарко, а мокрой от пота коже очень холодно.

— Ага, — сладко выдохнула Адель.

— И мне принеси, — хихикнул Билл.

— Господи, Каулитц, какая ж ты скотина, — с улыбкой. Перевернулась на живот и уткнулась носом в потную подмышку с отросшими темными волосами. — Офигеть, у тебя даже пот вкусно пахнет.

— Я и сам ничего, — самодовольно покосился на нее. — Ну, сходи, ну, принеси попить. Я сейчас засохну… Я сейчас помру… Ну, принеси…

Адель поднялась и, ничуть не стесняясь наготы, отправилась на кухню. Билл тут же натянул на себя одеяло, закурил. В Гамбурге у них с Томом была договоренность — они никогда не курили в постели. И этому была своя причина: однажды Билл перепил, и заснул в комнате Тома с сигаретой. Хорошо, что ничего страшного не случилось, лишь прожег брату одеяло, но с тех пор на курение в постели они наложили табу. Сейчас же ему элементарно было лень вставать. Он третий день не вылезал из постели и, кажется, теперь может с уверенностью сказать, что наконец-то сыт, а то все эти проблемы с братом наиотвратительнейшим образом сказались на его сексуальной жизни. Билл как-то между делом вдруг забыл, что есть такие чудесные создания, как хорошенькие девушки. Все-таки Том — сволочь! На Мальдивах во всю трахался, дома во всю трахался, на гастролях и то во всю трахался, а он, Билл, как дурак, сидел и страдал, вместо того, чтобы жить полной (сексуальной) жизнью. И ради чего? Ради этого мерзкого «Езжай»? Чертов эгоист! Только о себе и думает!

— Билл, а чего у тебя идиотизм какой-то в ванной? — Адель протянула чашку. — Ну, я понимаю две зубных щетки. Допустим, ты извращенец и утром чистишь зубы красной, а вечером зеленой. Я даже могу поверить, что одним станком ты бреешь лицо, а вторым ноги и подмышки…

— Я не брею ноги! — брезгливо фыркнул он.

Адель звонко засмеялась, поставила чашку и перелезла через него к стеночке.

— …Да, неприятно шкрябать по морде и ногам одним лезвием. Но с какой целью у тебя стоят на полках крема для разного типа кожи? Я их, конечно, расставила, как ты велел, но в чем смысл?