— Как ты сильно на отца-то похож, боярин. Глаза те же и чело…

Вышеслав перестал есть, не зная, что ответить.

— Где могилка-то его? — тихо спросила Агафья.

— Не ведаю, — глухо ответил Вышеслав.

— Засеял Игорь Святославич поле Половецкое русскими костьми, и горя ему мало!

— Игорь тоже скорбит по ратникам и воеводам своим.

— Что-то по нему не видно, — проворчала Агафья, наливая себе вина. — Не исхудал, не отощал. Рожа как вишневым соком налита!

Вышеслав хотел заговорить о деньгах, но никак не решался.

Агафья сама помогла ему, спросив:

— Страдалец-то ваш собирается людей своих из полона вызволять?

Вышеслав торопливо закивал головой:

— Конечно, Агафья Ростиславна. Игорь всюду гривны собирает и злато, какое есть. Много уже насобирал. Были мы с ним и в Чернигове и в Трубчевске.

— У меня тоже возьмите, — сказала Агафья, поднимаясь из-за стола. — Казну свою вам отдаю и то, что люди принесли. Все хотят верить, что их ладо ненаглядный в сече уцелел и в полон угодил. Веры-то хватит, но хватит ли злата-серебра на всех пленников?

Агафья всхлипнула и покинула трапезную.

Посланьице Ольги Глебовны Вышеслав передал Ефросинье, прибыв в Новгород-Северский из Рыльска. Он хранил ту бересту в рукоятке кинжала, где было потайное отверстие для яда. Вышеслав снял этот кинжал с убитого половецкого военачальника после освобождения Путивля войском Святослава Всеволодовича.

Вышеслав и не подозревал, что этот жалкий клочок бересты попадет случайно к Игорю, который прочтет написанное на ней. Не могла этого предвидеть и Ефросинья.

Вместо того чтобы уничтожить записку, она спрятала ее в свой нательный амулет, подаренный той же Ольгой.

Амулет из червленого серебра с изумрудом можно было открывать и закрывать, как две половинки пустого ореха. Ольга хранила в нем греческие благовония. Вместе с благовониями она и подарила амулет Ефросинье на Рождество. Благовония давно закончились, и Ефросинья положила внутрь берестяное послание…

Однажды — это было в начале зимы — Ефросинья забыла амулет в бане. Игорь, парившийся в тот раз после жены, случайно нашел его и прочитал записку.

Весь день Игорь не показывал вида, что амулет у него.

Лишь когда Ефросинья занялась его усиленными поисками, Игорь позвал супругу в светелку, примыкавшую к их ложнице. Там он достал амулет, вынул злосчастную бересту и вслух прочитал написанное:

— «Любимая Фрося! Остаюсь в печали, узнав о твоей беде. Виделась с твоим Вышеславом. Как я завидую тебе, милая! У него поистине ангельское лицо. Не то что у моего Всеволода. Поздравь меня с дочкой! Вечно твоя Ольга».

Игорь учинил жене допрос ядовитым голосом, каким обычно разговаривал с проворовавшимися тиунами и мошенниками, взятыми на торжище с поличным.

— Какое трогательное послание, Фрося. От него так и веет извечной женской скрытностью и привычкой — старой, как сей мир! — покрывать грехи своих близких подруг. Ответь же мне, любимая жена, почто Ольга пишет, что завидует тебе? И почто она называет Вышеслава «твоим»?

Игорь глядел супруге прямо в лицо, стоя перед ней с запиской в руке.

Ефросинья накинула себе на шею цепочку с амулетом и смело подняла глаза на мужа.

— Мне говорить правду или искать оправдания для Ольга? — спокойно спросила она.

— Не нужно этих философских мудростей! — рассердился Игорь. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, дражайшая супруга. Молви правду!

— Правда в том, свет мой, что жена и муж — одно и то же, — пожав плечами, сказала Ефросинья. — Так Ольга часто называет Всеволодовых гридней своими. И я, бывало, называла своими твоих дружинников — ведь они и мне служат. Разве не так?

— Так, — согласился Игорь. — Но почему завидует Ольга? И почему она восторгается «ангельским лицом» Вышеслава?

— Разве Вышеслав не красив? — В голосе Ефросиньи прозвучало недоумение от того, что ей приходится объяснять очевидные вещи. — Он всегда нравился Ольге больше, чем собственный муж. Неудивительно, что она упоминает его ангельское лицо. Сколько раз я встречалась с Ольгой наедине, столько раз она заводила со мной разговор о Вышеславе. Извини, милый, что я посвящаю тебя в женские тайны.

— И все-таки она завидует тебе, Фрося! — наступал Игорь. — Вот что настораживает. Лучше расскажи все сама, моя радость. Коль я до всего дознаюсь, тебе непоздоровится, да и Вышеславу тоже.