Игорь отправил друга в Путивль.

Терем княжеский в Путивле был еще не достроен, поэтому Вышеслава с радостью принял в своем доме Борис Ясновитич.

Дел предстояло много. На первом месте был сбор денег и драгоценностей для выкупа из полона ратников путивльских. Этим занимался тысяцкий Борис, которого Игорь утвердил на это место. Помимо этого на заботах молодого тысяцкого было обучение войска, воинов в котором, как и прежде, было немного.

— Коль по весне поганые опять навалятся, не ведаю, как отбиваться будем, — честно признался Борис Вышеславу.

— В Глухове и Рыльске киевляне стоят, они помогут, — ободряюще сказал Вышеслав. — Опять же Игорь в дружину к себе набирает людей охочих. Думаю, к весне будет у него войско.

Встретился Вышеслав и с боярыней Епифанией.

Та стала жаловаться ему на свое несчастье:

— Дочка у меня забеременела и не сказывает от кого, таится. Я так подозреваю, наверно, какой-то степняк обрюхатил Василису прошлым летом. От нехристей немало женщин пострадало тогда. Служанка моя Оксинья и не молода уже, но и на нее позарился какой-то черт кривоногий! Предупреждала я, что в погребке не отсидишься. Падчерицу золовки моей поганые впятером обесчестили, а отроковице всего-то четырнадцать годков. Заикается теперь, бедняжка.

— Поговори хоть ты с Василисой, боярин, — попросила Епифания Вышеслава. — Она частенько тебя вспоминает.

Вышеслав не стал откладывать встречу с Василисой, судьба которой была ему небезразлична.

По февральскому липкому снегу вдвоем с Епифанией отправился он извилистой тропинкой вдоль оврага, выйдя из дома тысяцкого.

В голых ветвях яблонь и лип перекликались шумные галки. Солнце светило уже по-весеннему, под его жаркими лучам и оседали сугробы.

Вышеслав и Епифания не спеша шли по улице. Встречные люди узнавали воеводу: женщины кланялись, мужчины снимали шапки.

Вышеслав загляделся на тесовые чешуйчатые маковки и сверкающие позолотой кресты большого Вознесенского собора. Выше крестов были только голубые небеса и хлопающая крыльями стайка сизых голубей. Он замедлил шаг и перекрестился, обнажив голову.

Терем Епифании находился на соседней улице. Василиса стояла на крылечке в наброшенной на плечи шубейке. Увидев, с кем идет ее мать, девушка опрометью кинулась в дом.

— Застеснялась, — усмехнулась Епифания.

В присутствии матери Василиса была неразговорчива с гостем, но когда Епифания оставила их одних, отчаяние девушки прорвалось наружу.

— Жалею, что сама себя не убила, когда прикончила насильника. Тогда робость помешала, теперь не могу из-за него руки на себя наложить. — Василиса указала глазами на свой живот. — Матушка твердит: грех, грех… Подружки то же самое говорят, а сами шепчутся за моей спиной. Им ведь ведомо, что когда половцы ворвались в Путивль, я вместе с матушкой за монастырской стеной укрывалась. Догадываются, что не от поганого я понесла. А как скажешь правду? Да и не поверят люди.

Василиса опустила голову, но не заплакала. Видимо, все слезы уже выплакала.

— Уехать бы мне отсюда, — тихо добавила она, — да матушка не отпускает.

Вышеслав молчал, не зная, что сказать.

Вдруг ему захотелось круто изменить к лучшему жизнь этой милой большеглазой девушки, да и свою жизнь тоже. Довольно с чужими женами путаться, пора бы свою заиметь.

— Василиса, а ты впредь говори, что моего ребенка носишь. Я ведь не просто так, я свататься к тебе пришел.

Изумленные девичьи очи так и вскинулись на Вышеслава.

— Мне хоть и тридцать четыре года, но я еще могу с иным двадцатилетним парубком побороться, — сказал Вышеслав и подмигнул Василисе. — Пойдешь за меня?

— Да и не дашь тебе столько, — пробормотала Василиса, борясь со смущением.

— Матушка твоя против не будет? — спросил Вышеслав.

Василиса не успела ничего ответить. В светлицу вошла Епифания, неся на блюде свежеиспеченные пироги.

— А вот и угощение приспело! — весело промолвила она. Затем добавила, глянув на дочь: — Чего это ты так раскраснелась? Чем-то ее распотешил, Вышеслав Бренкович?

— Да вот хочу взять в жены твою дочь, Епифания Глебовна, — серьезным голосом сказал Вышеслав. — Заодно хочу повиниться, матушка-боярыня: от меня забеременела дочь твоя. Не по злому умыслу соблазнил я Василису, но по воле случая, не в силах был побороть искушение при виде красоты ее.

Епифания чуть не выронила блюдо с пирогами.

— Ну, знаешь, боярин! — грозно произнесла она, с маху опустив блюдо на стол, так что пироги рассыпались по скатерти. — От тебя не ожидала я такого!

Василиса вскочила со стула с пунцовым лицом.

— Не верь ему, матушка! — вскричала она. — Ни при чем тут Вышеслав Бренкович. Богом клянусь, ни при чем!

— Ступай к себе! — огрызнулась Епифания на дочь. — Тоже заступница нашлась!

Василиса не подчинилась:

— Никуда я не пойду! Без меня вы разругаетесь только.