А бухгалтер теперь куда реже присаживался к столу. Наконец-то у него было время и поболтать, и погулять, и покурить! С каждым днем он все больше работы перекладывал на Воронцова. Тот на все соглашался. Только ни разу не смог Алексан уговорить его распить вместе хоть одну бутылочку.

— Вы бухгалтер, я кассир-счетовод. Что люди подумают, если увидят слишком большую нашу дружбу?

И все же, как Воронцов Ераносян ни остерегался, находились люди, кидавшие в него грязью.

Степан Бурунц давно знал Воронцова. Но только издали. Сойтись ближе с этим человеком ему пришлось при самых неподходящих обстоятельствах.

Бурунца неожиданно вызвали в районный отдел милиции. Начальник Габо Симонян сказал:

— Знаешь в селе Кох счетовода Воронцова? Что за человек? — Он сразу припомнил историю о возвращенных десягги тысячах и поморщился:-Донос на него. Анонимка. Вообще непонятно, почему к нам направлено… Но раз поступило, должны проверить… Будто этот Воронцов ездил в город с колхозниками на двух машинах продавать овощи. Выручили семь тысяч. Бухгалтер не проконтролировал, и Воронцов внес в кассу только две тысячи.

Начальник с неудовольствием бросил в ящик анонимное письмо.

— Тактично проверь все это, Степан. Может, наговор, а может, что и есть. Всякое случается.

И в тот же день Бурунц поехал в село Кох.

Не меньше получаса он провел в колхозной конторе. Все ждал, когда счетовод хоть на минутку выйдет. Но тот словно прилип к стулу и мерно махал рукой, разбрасывая на счетах костяшки. Тогда участковый уполномоченный вызвал на веранду Алексана. Выяснилось, что бухгалтер и вправду еще не проверял кассу.

— А что? — спросил он настораживаясь.

— Проверь.

Встревоженный Алексан вернулся в бухгалтерию. Помолчал, пофыркал, потом заставил счетовода подать отчетность. Выручка составляла семь тысяч двести рублей с мелочью. Все деньги были в наличности.

Проверка происходила при тягостном молчании. Закончив подсчеты, Алексан торжественно прихлопнул ладонью разбросанные по столу деньги и значительно взглянул на участкового уполномоченного.

Воронцов, по видимому, все понял.

— Это, значит, по мою душу приходили? — недобро усмехнулся он.- Как ни живи, людям не угодишь…

Бурунцу было неловко, и он уводил глаза в сторону. Чего не сделают зависть и злоба! Честность этого человека всему району известна, и все же кто-то пытается очернить его…

А после этого в райотдел поступило еще три или четыре анонимных письма, написанных разными почерками. Как съездит Воронцов Ераносян с колхозниками в город, так на него и донос. Деньги утаил. Мясо присвоил. Бурунцу уже надоело проверять — каждый раз все оказывалось выдумкой. Теперь он не таился от Воронцова.

— Опять, счетовод, придется тебя пощупать,- говорил он вместо приветствия.

А Воронцов отшучивался:

— Что, Степан, не продал я еще наш колхозный клуб спекулянтам со всеми его пристройками?

Наконец районные организации перестали обращать внимание на анонимки. Но кляузники оставили в покое честного человека лишь в недавнее время. Примерно полгода назад прекратились доносы на Воронцова.

Поэтому Бурунц удивился, когда жена сказала ему, что парикмахер Шагэн, приехавший из Коха, шепнул ей, будто счетовод Воронцов растратил какие-то немыслимые деньги.

— Опять началось! — возмутился Бурунц.

Но он не успел как следует обдумать эту новость. Аспрам носилась по квартире со счастливым лицом, быстро собрала завтрак, положила на тахту свежевыглаженную гимнастерку. И все время делала руками какие-то странные движения — то выкладывала их на стол, то вертела перед глазами мужа. Степан Бурунц молча ел яичницу, приготовленную на огромной сковороде.

— Погляди-ка, Степа! — вдруг сказала жена, заливаясь счастливым смехом, и выставила вперед руки. Ногти были покрыты ярко-красным лаком.- Маникюр! — объяснила она и поглядела на мужа большими, полными восторга глазами.

Маникюр она сделала у парикмахера Шагэна, «передвижного парикмахера», как называли его в Урулике. Он ездил по селам на собственной машине «Москвич», украшенной вывеской: «Бритье и стрижка для мужчин, всевозможные услуги для дам». Шагэн — приезжий армянин, вернувшийся всего несколько лет назад на родину из Франции, старик с печальными глазами,- усадил Аспрам в кресло и с горькой усмешкой осмотрел ее руки.

«Мадам,- сказал он,- жена советского офицера… Постараемся быть культурными людьми, мадам!»