Шрифт:
Утром посланные за ворота лазутчики обнаружили, что стан вятичей пуст. Видно, перед рассветом князь Войт погрузил свою дружину, захваченных пленных и дань, отбитую у Вуефаста, на лодьи и отплыл вверх по Дону к своей земле.
– Пронесло, слава богу!- обрадовано прошептал Вуефаст.
– Могло быть куда хуже…
И велел Глебу отправить гонца вслед князю Святославу с вестью об измене вятичей.
5
Рано утром княгиню Ольгу разбудила кукушка. Серая вещунья куковала под самым окном. Княгиня - старческий сон чуток и беспокоен - поднялась со своего ложа и по мягкому шемаханскому ковру босиком прошла к раскрытому окну опочивальни.
«Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить на белом свете?» - вспомнила она, как загадывала в молодые годы.
– Ку-ку, ку-ку, ку-ку… - будто услышав княгинины мысли, откликнулась птица, щедро отсчитывая долгие годы.
Ольга улыбнулась. Если верить кукушке, ей, княгине, ещё не скоро суждено проститься с земными делами.
Она выглянула в окно, прикрытое густыми ветвями могучего дуба. Дерево было старое, оно видело, наверное, и Кия с его сестрой и братьями, и князя Гостомысла, а может, помнит даже те времена, когда на семи холмах, на месте нынешнего стольного Киева, глухо шумели густые дубравы. Ещё недавно под этим дубом язычники приносили жертвы своему богу Перуну, чьё деревянное изваяние стояло здесь, под развесистой кроной. Став христианкой, княгиня велела перенести истукана подальше отсюда, к Днепру. А за дубом осталось название Перунова. К нему по-прежнему тайком приходили княжеские челядины с приношениями. Ольга не однажды замечала то зажаренного зайца или петуха под деревом, то пёструю ленточку или дешёвое монисто на сучьях. Смешные люди! Когда они поймут, что истинному богу не нужны их жертвы? Ему нужны вера, смирение, покорность…
Старая княгиня задумчиво оглядела толстый ствол дерева, скользнула взглядом по его ветвям и тихо ахнула - жёлтые листья среди могучих, полных жизненных сил ветвей! Что это? Середина лета, а листва умирает. Выходит, отжил свой век старый великан. Теперь только случись буря или гроза, ударит Перун - тьфу, прости господи, сильны ещё в ней языческие привычки!
– пророк Илья метнёт молнию, и…
Стало отчего-то грустно княгине, груз лет, прожитых ею, навалился на её плечи, сдавил сердце.
Скрипнула низкая дубовая дверь, в опочивальню втиснулась ключница, склонилась в поклоне:
Матушка княгиня, к тебе воевода Добрыня пожаловал. Молвит, дело есть спешное.
– И добавила доверительно:- Слыхала я конский топ, гридни переполошились - не иначе как вестник прискакал с Дикого поля!
– От княжича… - догадалась княгиня, в сердце которой любимый сын по-прежнему оставался юным княжичем, и сама себя поправила: - От князя Святослава… Хвала господу! Да что же ты стоишь как истукан? Помоги мне одеться. Где моё узорочье?
Княгиня торопилась. Но когда ключница привела к ней Добрыню, она сидела на мягком стульце и задумчиво смотрела в окошко.
– Здрава будь, княгиня!
– склонился Добрыня в низком поклоне, шапкой метнул по коврам, разостланным на полу.
– И ты здрав будь, воевода. Садись, в ногах правды нет, - кивнула она на лавку.
– Здоров ли княжич Владимир, внук мой?
– Княжич молодой растёт, сил набирается, ратное дело осваивает. Умён он и понятлив… Ему бы только в поле на коне скакать с гриднями! За князем Святославом так и поскакал бы - отчая слава ему спать не даёт…
Владимир доводился Добрыне племянником, и говорил о нём воевода любовно и ласково, стараясь притушить свой могучий бас.
– Не знаю, как там княжич, а тебе не спится - это верно, - шутя погрозила пальцем княгиня.
– Покинул бы отрока на меня, старую, и помчался вслед за Святославом, чтоб поратоборствовать с хазарами. Вижу, всё вижу!
– Зачем покидать княжича?
– широко улыбнулся Добрыня.
– Мы вместе с ним попытали бы ратного счастья. Княжичу - утеха, а я приглядел бы за ним, в трудный час заслонил щитом…
Княгиня нахмурилась:
– Довольно, воевода! Сам знаешь, князь тебе своего сына доверил не затем, чтобы ты с ним из Киева мчался куда глаза глядят. Придёт время - Владимир сам рать поведет на врагов земли Русской. А сейчас сказывай: зачем пришёл? С какой вестью?
Лицо Добрыни стало строгим.
– За Днепром, в одном переходе от Киева, дозорные нашли мёртвого княжьего гонца. В горле - стрела печенежская.
– Какую весть он вёз? Может, с князем беда случилась?
– Не ведаю, княгиня. Гонца обыскали - при нём ничего не нашли, никакой записи. А что в уме держал, то умерло.
Княгиня перевела взгляд с воеводы на окно. Дуб, старый дуб… Неспроста он стал чахнуть. И его тело покрыто ранами, как тело Русской земли, остались в нём памятью давних осад наконечники печенежских, а может, ещё и обрских стрел. Отчего пожелтела листва на старом дубе? Не пришла ли беда на Русскую землю? Ушёл когда-то из Киева князь Игорь, ушёл и не вернулся. Возвратится ли из дальнего похода сын его Святослав?
Добрыня выжидающе смотрел на Ольгу. Его смуглое лицо, обрамлённое русой бородкой, коротко подстриженной на варяжский манер, побледнело. Княгиня догадалась, чего он ждёт от неё.