Джеймс любил играть с Дианой и детьми в воде. Они шумно плавали наперегонки, кружились, перебрасывались мячами, наскакивали друг на друга. Когда Диана выходила из воды он укутывал ее большим махровым халатом, и они часто подолгу лениво пили чай на краю бассейна или в не менее благодушном и расслабленном настроении — хоть и не в таком вольном одеянии — садились завтракать с хорошо охлажденным белым вином.

Иногда в эти уик-энды к ним в Хайгроув приезжали Кэролайн и Уильям Бартоломью. Кэролайн, с которой Диана дружила со времени учебы в Вест-Хете и делила одну квартиру, была ее самой старой и самой близкой подругой и свидетельницей начала романа Дианы с принцем Чарльзом, а спустя несколько лет тяжело переживала крушение их брака.

Она как истинный, заботливый друг говорила Диане не то, что та хотела услышать, а то, что, считала, ей следует знать. Сдержанная, бескорыстная, великодушная и уверенная в себе, она любила Диану настолько, чтобы быть с ней предельно откровенной. Когда Диана рассказала ей о своей болезни, уже давно терзавшей ее, Кэролайн настояла на том, чтобы Диана обратилась к врачу, и не успокоилась, пока не нашла доктора Липседжа.

Счастливая в браке с Уильямом Бартоломью, наследником пивоваренного магната и распорядителем на приемах, Кэролайн от всей души хотела помочь Диане обрести счастье. Их связывала редкая для наших дней дружба, основанная не на стремлении к лидерству и мелочном соперничестве, а на искренней привязанности.

И Кэролайн, и Уильям были глубоко опечалены, когда узнали, сколь несчастлива Диана в личной жизни, тем более что они любили принца Чарльза и дружили с ним. Однако больше всего им хотелось, чтобы их подруга снова стала прежней веселой и беззаботной Дианой. Кэролайн удручал бледный, унылый вид подруги, когда та приходила к ней в Фулхэме и в рыданиях изливала душу.

Поэтому ее радовало то, что к Диане вернулась ее прежняя жизнерадостность. Оба они — и Кэролайн, и Уильям — всей душой одобряли выбор Дианы. Это вовсе не значило, что они легко относились к супружеской измене, однако, зная, со слов Дианы, об отношениях ее супруга с Камиллой Паркер-Боулз, всерьез тревожились за душевное здоровье Дианы.

Сейчас, глядя на Диану рядом с Джеймсом, они словно возвращались в те дни, когда она была веселой, беззаботной девушкой. Джеймса они оба полюбили и скоро и легко сдружились с ним. Словно обеспокоенные родители, испытывали облегчение, видя, как благотворно подействовала на Диану встреча с Джеймсом, как к ней возвращается чувство собственного достоинства, как мягко и внимательно он относится к ней. В минуты легкомысленной откровенности Диана посвящала Кэролайн в некоторые интимные подробности и говорила о том, какое сильное влечение испытывает к Джеймсу.

Все вместе они представляли собой удивительно дружную и веселую компанию, создавшую в доме атмосферу радости и веселья. Никакого жеманства и претензий — просто четверо приятелей, наслаждающихся обществом друг друга и простыми дачными развлечениями. Они совершали долгие прогулки, после которых уютно устраивались за чаем, играли в теннис, хохотали и сплетничали ночи напролет или до утра смотрели видео. Все они были поклонниками оперы — Кэролайн недавно окончила курс вокала в Королевском музыкальном колледже — и часто слушали записи опер и концертов.

То, что Хайгроув оживал, а она чувствовала себя здесь хорошо, как никогда прежде, Диана ощущала особенно остро, потому что она начинала уже тихо ненавидеть это место, зная, что именно здесь Чарльз и Камилла проводили свое счастливейшее время. Она с горечью думала о том, что в ее отсутствие Камилла была здесь хозяйкой, что слуги невольно становились соучастниками этой комедии. И поэтому для Дианы дом этот ассоциировался только с ненавистным образом Камиллы. На что бы ни падал взгляд, она всюду видела следы прикосновений Камиллы. Ясно представляя себе обычный распорядок дня своего супруга, она не могла избавиться от наваждения: повсюду ей мерещился Чарльз, а рядом с ним Камилла.

И если ей хотелось растормошить спящих демонов, причинить себе боль и убедиться в собственной ничтожности, Диана сосредоточивалась на своей ревности. Ненависть к Камилле доводила ее до исступления — это было мгновенно возникающее, удушающее отвращение к женщине, в которой она видела корень всякого зла. Ее терзала мысль, что эта женщина лишила ее самого дорогого в жизни, украла у нее то, что по праву принадлежало Диане. Ибо больше всего на свете она дорожила любовью мужа.

А его любовь принадлежала Камилле. Она представляла себе их вместе, и была уверена, что, когда Камилла входила в кабинет Чарльза, тот не встречал ее скучающей гримасой и его любящий взор выражал радостное удивление и восхищение.

Если Джеймс был рядом, то Диане удавалось подавить гнев, охватывающий ее всякий раз, когда, приезжая в Хайгроув, она находила там незначительные перемены в обстановке: цветы, расставленные не так, как она это делает, какие-нибудь распоряжения прислуге, которых она не отдавала. Но если она оказывалась одна, ожидая приезда Чарльза и мальчиков, то впадала в неукротимую ярость от того, что эта женщина хозяйничает в ее доме. Хуже того, ее, Дианы, собственный муж дал Камилле такое право. Она могла принимать его гостей — вернее, их гостей, давать распоряжения дворецкому, развлекать дам после обеда, любезно интересуясь, не нужно ли им чего-нибудь в ее, Дианы, доме, может быть, даже в ее, Дианы, ванной комнате. И уже на грани истерики она звонила Джеймсу.