Большевики, по крылатому выражению своего высокого шефа Льва Троцкого, уходя, сильно «хлопнули дверью». На задах бывшего казачьего юнкерского училища, закрытого в 1896 г., произведена была гекатомба ставропольского офицерства и интеллигенции. Вот почему и рыдал народ на Богослужении.

В этот же день Шкуро устроил парад своим войскам. Трубили трубачи, и полк за полком проходили мимо него. Хрипловатым голосом Шкуро выкрикивал:

— Спасибо за сверхдоблестную службу!.. Спасибо, богатыри!..

Казаки-старики, вне строя, за стеною толпы, давали волю восторгу: «Отец наш!»

Позже генерал Шкуро «растворился в овациях толпы», взбаламученной гражданской войной. Пройдохи и проходимцы будут курить ему фимиам...

Завтрак с офицерами отряда

Был устроен торжественный завтрак — Шкуро, Слащов и все офицеры отряда, кто не был на позициях, и мы, члены Рады. В то время как в основной массе отряда, в рядовом казачестве было очень много людей пожилых и стариков — состав офицерства, наоборот, был преимущественно молодым. Перед завтраком, пока не подошли все, для занятости разговором — Шкуро давал советы офицерской молодежи, как обращаться с дамами. Советы были пикантные...

За завтраком, вопреки ожиданию, Шкуро почти ничего не пил. Офицеры отряда пили, но умеренно. Я не могу думать, что такая воздержанность была устроена в нашу честь! По общему тону обращения — нас воспринимали как приезжих, но не особенно важных гостей. Среди молодежи много наивных, хороших лиц. Весь поход, весь подвиг, который они совершили, для них дело обычное и неизбежное.

Мрак безвременья для многих лиц в отряде должен был представляться во много раз беспросветнее, чем, скажем, в той же Добровольческой армии. Рядовое офицерство там имело во главе вождей с всероссийскими именами. Представления об их влиянии, об их значении могли давать надежду на торжество поднятого знамени. Здесь же офицерство, волей-неволей, в минуту сомнений, могло находить утешение лишь в сознании правоты своего дела и в вере, что правда эта, в конце концов, восторжествует.

Складывалась особая конституция отряда: офицеры, сам начальник отряда, в бою командовали, держали боевую дисциплину, вели весь боевой учет. Но к моменту решения всех дел общего характера — призывался к участию весь отряд, старики. К старикам Шкуро, по его собственному признанию, обращался довольно часто:

— Как господа старики? — спрашивал он. И старики высказывались. К их авторитету Шкуро обращался для сдерживания массы отряда от грабежей, насилий и прочего.

Сложные чувства владели мной, когда пришлось сидеть за общей трапезой с офицерами отряда. Лица перед нами такие простые и такие близкие кубанские лица, что и нужды их, и горести, и радости, также были близкими и простыми. И когда наступил момент, и стало ясно, что нужно какими-то словами приветствовать этих простых людей, совершающих геройство, то как-то сами собой подобрались образы о делах, прославляемых в песнях, и о том, что говорится в сказках.

Была надежда, что неисчислимые жертвы во имя свободы не останутся безвестными. Что Россия будет! И будет жить казачество!

N (бывший член Кубанского правительства)

Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России генерал Деникин так описывает взятие Ставрополя полковником Шкуро: «К концу июня 1918 г. отряд Шкуро появляется в Ставропольской губернии, ведя удачные бои по дороге с большевиками. Это движение опережала громкая молва о несметной силе отряда, неизменной удаче его «атамана» и жестоких расправах с советскими властями.

Появившись 5 июля к северу от Ставрополя, Шкуро вошел в связь с Добровольческой армией, а городу предъявил ультиматум о выходе из него в определенный срок красноармейцев, грозя в противном случае — «начать обстрел из тяжелой артиллерии». Как это ни странно, но комиссары Ставрополя и начальник гарнизона Шпак, напуганные тревожными вестями, идущими со всех сторон об успехах добровольцев, 8 июля очистили город без боя. Ликованию измученных жителей не было предела» (Очерки Русской Смуты, т. 3, стр. 188).

В Новопокровской.

Подъесаул Владимир Николаевич Кулабухов

По указанному семьей Полянских адресу, я нашел их старшего сына Павла Петровича, младшего урядника Собственного Е.И.В. Конвоя. Для него это была полная неожиданность. Кроме дружественных взаимоотношений наших семейств на Рождественские Святки 1911-1912 г., я, будучи юнкером Оренбургского казачьего военного училища, отпуск взял в Петербург. Как воинский чин, на время отпуска, был прикомандирован к Казачьей сотне Николаевского кавалерийского училища. Имея свободное время, я проехал в Царское Село, где расположен был Конвой Его Величества, чтобы навестить своих станичников и Пашу Полянского. Встретили они меня как будущего офицера с полным воинским почтением и глубочайшей радостью. Теперь вот получилась новая и такая неожиданная встреча, но в иной обстановке и очень жуткой. Встреча произошла при рабочих. Увидев меня в столь несвойственном мне наряде, умный казак и вида не подал, что я офицер. О нашем Кавказском восстании он не знал. К вечеру мы уединились, и я рассказал ему все, что произошло в нашей станице и что семья ждет его домой...

Исколесив северо-восточную Кубань, Ставрополье, Сальские степи — в красной газете читаем сообщение, что «генерал Корнилов, заняв Екатеринодар, веером своих войск двинулся на север от Кубани».

Окрыленные этим сообщением, спешим в свой Стан — в Стан Белых войск. Товарный поезд идет медленно. На станции Белая Глина — долгая остановка. Дальше на запад будет уже наша Кубань. Где армия генерала Корнилова, мы еще не знаем. На станции красноармейцы и крестьяне Ставропольской губернии. Осторожно наводим справки. Оказалось, что «кадеты» (так тогда называли всех на юге, кто шел против красных) отброшены в Донские степи, и народ ликует.