Откуда ни возьмись, тут же и король Бонапарт,

Но счастье повезло Сенявнну..

О» занял прежде его Боку...

Свой своему и помощь и слава8.*

«Свой своему и помощь и слава» — с этой мыслью черногорцы и бокезцы 'Приветствовали русоких солдат и

матросов и подняли на которских укреплениях андреевский флаг.

Бокезцы отнюдь не собирались превратить свою страну в провинцию Российской империи. Избавляясь от перспективы французской оккупации, они надеялись укрепить и расширить свое самоуправление и свои экономические и политические связи с Черногорией. Сеня-вин, прибывший после изгнания австрийцев в Которскую область, учел эти чаяния бокезского народа. Он решительно отказался от какого бы то ни было вмешательства во внутренние дела области и не допускал нарушения прерогатив органов местного управления. Чтобы население на деле убедилось, что русские пришли к ним как друзья и союзники, Сеиявин полностью освободил его от обложения в пользу России. Бокезские и черногорские военные отряды находились под командованием Петра Не-гоша, а вступление местных жителей в службу на русском флоте осуществлялось на строго добровольных началах. Даже привлечение населения к оборонным работам проводилось органами местного самоуправления, без вмешательства русских офицеров.

Испытывая острый недостаток в деньгах и военных материалах, Сеиявин никогда не отказывал в них своим черногорским и бокезскнм союзникам и друзьям. 3 нюня 1806 -года Сеиявин направил Петру Негошу на удовлетворение его неотложных военных нужд 25 000 испанских талеров, а через две недели приказывает отпустить еще 25 000. Одновременно усиливается снабжение черногорских войск патронами и продовольствием. Русский командующий передавал черногорцам часть трофейных судов, захваченных в совместных с ними боевых действиях9.

Понимая, что даже мелкие инциденты могут компрометировать русско-черногорскую дружбу, Сеиявин разбирал их вместе с местными властями.

Через несколько месяцев после изгнания австрийцев из Которской области имели место два случая ранения русских матросов черногорцами, причем в обоих случаях виновники не были обнаружены. Командир фрегата «Михаил» Снаксарев задержал одного черногорца, но он оказался непричастным к делу. Когда об этом узнал Сеиявин, он предписал тотчас же освободить черногорца «и наградить его за невинное наказание так, чтобы он никогда не мог иметь за то претензий». Снаксарев не

придал значения инциденту. Он писал, что по подозрению в ранении военнослужащего «страждут многие важнейшие люди», чем «какой-то черногорец». Но Сснявин не разделял этой точки зрения и потребовал, чтобы командир «Михаила» впредь действовал в подобных случаях осмотрительнее.

Сснявин не допускал и мысли о том, чтобы покушения на русских солдат оставались безнаказанными. Но он знал, что черногорцы сами не станут попустительствовать подобным преступлениям и что им легче отыскать действительных виновников. Поэтому расследование подобных дел он передавал местным властям.

Сенявин решительно пресекал малейшее проявление неуважения к черногорцам и другим балканским славянам и всякое самоуправство по отношению к ним. Командир бокезского судна Цицович не выполнил приказа Снаксарева и не пожелал нести дозорную службу в указанном ему месте. Это было прямым нарушением военной субординации и военных уставов, и Снаксарев должен был заставить Цицовича выполнить свой приказ. Но не обладавший необходимым тактом в отношениях со славянскими союзниками, Сиаксарев прибег к непозволительным мерам и даже нанес Цицовичу оскорбление действием. Сенявин объявил строгий выговор Снаксареву «за непристойные поступки». Одновременно и другим командирам кораблей приказано было обходиться с черногорцами и бокезцами «со всею ласкою и дружелюбием».

1 июля Сенявин приказал командиру «Селафаила» Рожнову наказать подчиненного ему гардемарина за грубость, проявленную в отношениях с местными жителями. Вмешавшись «самопроизвольно» в ссору, возникшую между русским солдатом и несколькими черногорцами, гардемарин «обругал дерзким образом» неизвестных ему лиц, которые оказались представителями высшей черногорской знати. Сенявин пишет, что подобных «непристойных поступков» никогда не могло бы случиться, если бы все командиры «внушали подчиненным своим долг обхождения их с жителями».

Обращаясь к характерному и понятному для офицерской дворянской среды аргументу, адмирал пишет, что необходимо относиться с уважением ко -всем без изъятия черногорцам и бокезцам, «поелику у них по платью

ни знатного дворянина, ни простого человека различить нельзя». ‘Но требование уважения ко всем местным жителям он мотивирует не только боязнью случайно оскорбить какого-либо представителя черногорской знатй. Адмирал несомненно заботился о доверии к России масс населения и стремился создать во всех занятых им славянских землях такую обстановку, при которой «всяк бы отдавал справедливость благородной вежливости военнослужащих, свойственной всем россиянам». Это стремление было продиктовано заботой о чести русского флага, и прежде всего о дружбе с местным населением, на которое -можно опереться в борьбе с врагом. Вот .почему Сенявин говорит о Т01М, что грубость по отношению к местному населению может обесславить «не только все войски, здесь находящиеся, но и целую нацию». Вот почему Сенявин предупреждает, что не будет считаться ни с какими оправданиями при повторении происшествий, подобных только что упомянутому. Вот почему в приказе говорится, что впредь «за подобные дерзости» будет взыскиваться не только с самих нарушителей, «но наиболее и по всей строгости законов с самих господ командующих» ,0.

Решения, принятые Сенявиным в связи с возникавшими инцидентами, показывают, как близко к сердцу он принимал все, что касалось воинской чести, национального достоинства и русско-балканской дружбы. В то же время следует отметить, что недоразумения между русскими и местным населением возникали редко.

Каноник из Будвы встретил русских недружелюбно. Однако он вынужден был вскоре признать, что «русские никого не обижали и не утесняли. Офицеры были хорошо воспитаны, а солдаты вежливы. Они были снисходительны и совершенно не суровы... Что касается религии, то она была так же свободна, как при прежних правителях... Кто хотел бы сказать что-либо плохое о русских, по крайней -мере о тех, которые были в Будве, заслужил бы имя лживого человека» 11.