В каждом доме тишина, каждое окно затемнено, но мы знаем, что спят сейчас, может быть, только дети. Взрослые — это и гарнизон осажденной крепости и одновременно охрана своей семьи, своего дома. На крышах и чердаках, в подъездах, во дворах дежурят тысячи людей.

Совсем недавно закончилась очередная бомбежка. Еще видны справа и слева багровые отсветы.

Все чаще путь нам преграждают рабочие патрули у проездов через баррикады. Не остановишься — хлопнет предупредительный выстрел. На улице Стачек и за Нарвскими воротами — последняя проверка, а за трамвайным парком Котлярова мы идем пешколг. Где-то совсем близко слышны минометные разрывы. Догорают сброшенные с дороги две грузовые машины. Тут же скелеты сгоревших трамваев, паутина порванных проводов. Отсюда идут солдатские тропы к Шереметьевскому парку. Там — ружейно-пулеметная перестрелка, а с Морского канала доносится гул корабельных орудий.

Командира дивизии полковника М.Д. Папченко разыскали в землянке на НП 14го полка.

Уточнение обстановки не представляло трудностей: мы находились перед самым Урицком. Город был занят немцами, там хорошо просматривались несколько очагов пожара.

Командир дивизии — в красноармейской стеганке и стальной каске, с автоматом на шее. Видимо, тоже недавно пришел в эту землянку. Слишком рослый для нее, он стоит, почти упираясь головой в потолок, у стола с коптящей керосиновой лампой. Перед ним котелок с недоеденной кашей и лист карты, испещренный красным и синим карандашами. В углу кто-то лежит, накрывшись шинелью. У дверей два автоматчика.

Отдали Урицк?— сразу спрашивает Кузнецов.

Деремся, товарищ член Военного совета, — пытается сгладить положение командир дивизии.— Родионов имеет в городе несколько крупных групп. Они все еще ведут бой.

А это что такое? — кивает головой Кузнецов на выход из землянки. С той стороны совсем близко слышна автоматная перестрелка, — Я понимаю эту стрельбу так, что ваши «крупные группы» просто отрезаны.

Пробьются, Алексей Александрович. Это же пограничники!

— Куда пробьются? — вскипает Кузнецов.— Назад? В Ленинград, что ли?

Папченко снимает каску, подшлемник и вытирает взмокшее лицо. Ему под сорок. Он из старых кадровых пограничников, как почти и весь состав дивизии. Видно, трудно полковнику отвечать на эти резкие, полные горечи вопросы, и он молчит.

Вокзал в Лигово тоже занят немцами? — спрашивает Кузнецов.

Занят, Алексей Александрович. Сам сейчас только оттуда пришел. Пытались отбить вокзал, да не удалось. Там у немцев три танка и автоматчиков полно. Наши окопались у переезда, возле оврага. Попытаемся с утра атаковать.

Кузнецов устало садится на табуретку, глядит на карту, на котелок с кашей.

Скажите все-таки, полковник, как это получилось?— спрашивает он, помолчав.— Вчера дивизия выбила фашистов из Урицка, из Старо-Паново. Сегодня вы получили приказ наступать дальше, но вместо этого к вечеру отдали Урицк немцам. Что творится в вашей дивизии? Почему она может в один день на три километра отбросить противника и затем опять откатиться на столько же?

К сожалению, это так, товарищ член Военного совета.

А почему так?

Папченко выдерживает паузу и начинает выкладывать все начистоту:

Сегодня утром, когда два полка дивизии начали наступление из района Старо-Паново, им во фланг ударили вражеские танки — не меньше пятидесяти — и отсекли от Урицка. А город в это время был почти пуст, все войска из него ушли вперед. Пока мы опомнились, немецкие танки с десантами автоматчиков уже ворвались в Урицк. Вот с ними и идет бой.

За каким дьяволом надо было лезть вперед, предварительно не закрепившись в городе? — возмущается Кузнецов.— Попробуйте теперь отбить Урицк. Там же траншей нарыто чуть не на целую дивизию.

Так ведь я приказ такой получил от командующего сорок второй армией: наступать всеми силами. Генерал Федюнинский даже пригрозил: «Не выполнишь — голову долой}»

А приказ о том, что за отход с этого рубежа тоже можно головы лишиться, вы получили? — сурово спрашивает Кузнецов и встает. — О нем все командиры знают!

Знают, — хмуро отвечает Папченко.— Только разве в этом главное? Сегодня мы и без того большие потери понесли в командном составе.— И начинает перечислять фамилии погибших командиров батальонов, рот, взводов.

Кузнецов вспыльчив, но быстро отходит. И уже другим тоном он говорит:

— Рабочие Кировского завода выходят на баррикады. Это, товарищ Папченко, понимать надо...

Лежавший в углу под шинелью человек пошевелился, затем встал, протирая кулаками глаза. Я с удивлением узнал в нем майора В.И. Севостьянова из нашего Инженерного управления. У нас считали, что майор погиб два дня назад во время боя под Красным Селом, где руководил отрядами минных заграждений. Но оказывается, он все это время здесь нес свою трудную службу и только сегодня отошел вместе с 14-м полком. И сразу же его, смертельно усталого, сморил сон. Он безмятежно проспал в землянке несколько часов.