Кто-то доложил, что в станционной постройке беспомощно лежит наш тяжело раненный 25 февраля под хутором Лосевом хорунжий Меремьянин 1-й, командир 6-й сотни.

Он был любим в полку. Почти со всеми офицерами иду к нему. На голом диванчике, под одеялом, лежит этот очень приятный молодой офицер. Возле него молоденькая жена, совершенно простая казачка, маленького роста, одетая по-станичному — в теплой широкой кофте и в широких юбках. Она вся поглощена горем и заботою о своем муже.

Увидев нас, Меремьянин просиял.

— Здравия желаю, господин полковник, — слабым голосом произнес он первым, а жена его, узнав, кто я, заплакала.

Они добрались сюда из своей Константиновской станицы собственными силами, но здесь раненый никому не нужен. Проходящие поезда не берут его, «как тяжелую ношу». У него шрапнельным разрывом поврежден позвонок, и он не может даже сидеть и только лежит — так рассказал он о себе.

Возмущенный — телефонирую генералу Науменко на станцию Гойтх и взываю к его власти:

— Немедленно же дать распоряжение проходящим поездным составам увезти этого доблестного офицера в Туапсе и дальше в Крым.

Науменко искренне обещал сделать все, что возможно в его власти, и Меремьянин, действительно, скоро был перевезен в Туапсе и потом в Крым. Одновременно я проявляю все свое внимание к раненому, успокаиваю его и жену. Приказываю полковому казаначею выдать ему жалованье и подъемные деньги за 2 месяца вперед, согласно приказу главнокомандующего генерала Деникина. И вижу, как на лице милой сестры-казачки, сквозь уставшие заплаканные глаза, появилась мягкая благодарственная улыбка простой и неискушенной станичной женщины, почти подростка.

Распрощавшись с этой несчастной семейной парой, полк повернул круто на север и по снежной дороге в лесу направился на перевал у Лысой горы.

За границей узнал от станичников хорунжего Меремьянина, что он очень скоро умер в Крыму; жена родила там же сына. Дальнейшая судьба ее неизвестна. Так, по-разному, гибли тогда казаки.

На Лысой горе. «Зеленый»

Полк идет пока без дозоров. Пройдя, может быть, 200 шагов от станции Индюк, вижу: в стороне от дороги лежит казак в черном бешмете, раскинув ноги, лицом вниз, в снег. Посылаю ординарца узнать — в чем дело?

— Казак убит, — докладывает вернувшийся.

«Откуда это?.. Кем мог быть убит казак так близко от станции Индюк?» — думаю.

С врачом рысью подошел к нему. Ординарец перевернул тело вверх лицом. Убитому 35—40 лет. Черная густая подстриженная борода. Крови на нем нет. Врач тут же констатировал, что он не убит, а чем-то оглушен. Нашатырным спиртом доктор оживил его. Он оказался казаком 2-го Лабинского полка, был на фуражировке, здесь его схватили «зеленые», хотели увести с собой, но он отказался, и тогда они ударили его чем-то тяжелым по голове. Он потерял сознание и после этого ничего не помнит.

Значит, «зеленые» близко. Вперед выслан офицерский разъезд. Через какую-то версту нашего движения вижу верхового казака, который сторожит одну фигуру в штатском костюме.

— Господин полковник, нагнали мы вот его, — докладывает казак.

— Кто ты таков? — строго спрашиваю, рассматривая эту фигуру в потертом городском костюме, в ботинках.

Блондин, лицо уставшее, не бритое несколько дней. Под мышкой он держит полбуханки белого хлеба и, отламывая по кусочку, ест, явно демонстрируя, что он якобы голодный.

— Я из Туапсе, меня увели с собою «зеленые», но я нарочно приотстал, чтобы не идти с ними, — говорит он мне и продолжает есть хлеб.

— Кто убил казака? — еще строже спрашиваю.

— Его не убили, а только ударили по голове, он не хотел с нами идти, когда его взяли в плен, — отвечает «зеленый».

И поясняет на мои вопросы, что «зеленых» было около 100 человек, они отходят к перевалу у Лысой горы, советует как можно скорее поспешить за ними, так как, ежели они займут перевал у домика лесника, их трудно будет оттуда выбить.

Последние слова его меня подкупили. Я нисколько не сомневался, что он активный «зеленый» и его жизнь находилась в моих руках.

Много было конных атак и в Корниловском, и во 2-м Хоперском, и в 1-м Лабинском полках, коими я разновременно командовал. Много было взято пленных этими полками. Но я лично не зарубил, как и не обидел словами ни одного пленного. Теперь мы уходим в Грузию. Что даст нам смерть этого пленного?

— Иди куда хочешь, даже и в Туапсе, — сказал я ему, этому полуинтеллигентному «зеленому», и двинулся с полком вверх, по снежной дороге строевого леса.