— Не выходите вперед!.. Оттуда стреляют! — крикнули нам несколько голосов.

«Но зачем же мы сюда тогда шли? — несется мысль. — Как не взять это село!» И я уже сам командую ближайшим казакам:

— Цель вперед!.. Занять немедленно же село!

Казаки вскочили и побежали вперед. По ним раздалось несколько выстрелов, и все смолкло.

Село занято. В нем нет никого из жителей. Все бежали. Захватили одного пленного, простого мужика, да у ручейка за селом лежал один убитый. Пуля казака догнала его в спину, и он, упав лицом вниз, так и умер.

В селе много сена и кукурузы, очищенной от шелухи и хранящейся в маленьких сарайчиках-амбарчиках на сваях в рост человека. Эти сарайчики были полны кукурузы. Нашли и белую муку. Остались и куры. За селом казаки отхватили гурт скота, голов в пятнадцать. И надо было видеть лица казаков, чтобы понять их радость.

«Сыты, сыты сегодня! — говорили их лица. — И кони наши тоже!» — улыбались они.

Выставив сторожевое охранение, послал донесение в штаб дивизии о занятии села. Сотни принялись готовить себе «пир>. И самое главное — полк был сыт на несколько дней.

Казаки сотника Щепетного захватили один ручной пулемет системы «Льюис», как оказалось — последние трофеи 1-го Лабинского полка в этом последнем наступательном бою с красными.

Меня угнетала гибель сотника Веприцкого. В мои юнкерские годы его отец был старшим адъютантом Атамана Кавказского отдела полковника И.Е. Гулыги176. Жил он на квартире рядом с нашим домом. Такие кажущиеся мелочи как-то связывали меня с ним. И мне еще придется испытать «муки души», когда его мать в Екатеринодаре придет в наш лагерь и спросит: «Где мой сын?»

Генерал Шляхов и полковник Посевин

В Садовом полк взял все, что возможно, на свои перевозочные средства, сено и кукурузу. Кукуруза тогда была и корм для лошадей, и еда для людей. Торбы и сумы у казаков были заполнены ею. Гурток скота обеспечивал полку мясо на несколько дней. Вот почему казаки полубеззаботно в течение дня два раза перевалили Кавказский хребет у Лысой горы и Индюка и прибыли к станции Гойтх. Штаб дивизии помещался на той же маленькой железнодорожной станции.

Войдя в помещение, вижу полковника Шляхова, сидящего на лавке в фуфайке; рядом с ним неизвестный мне человек в теплой куртке, в сапогах и с косматой, неопрятной шевелюрой. Генерал Арпсгофен сидел в стороне.

— Господин полковник, с 1-м Аабинским полком из села Садового возвратился, — рапортую Шляхову официально.

Он приподнялся с лавки, жмет мне руку и благодарит за удачную операцию. Одновременно с ним приподнялась и та штатская фигура, но после моего рапорта она вдруг произносит:

— Здорово, Федор!..

Поворачиваюсь к этой невзрачной на вид фигуре и, к своему удивлению, узнаю в ней полковника Фрола Посевина177. Боже, как он переменился !

С ним я пробыл в Оренбургском казачьем училище 2 года. Окончив училище младшим портупей-юнкером, он вышел хорунжим в 1-й Линейный полк. Отличный был юнкер во всех отношениях. Отличный гимнаст и ездок. За стрельбу из винтовки награжден училищным золотым жетоном, установленным по всем военно-учебным заведениям (один жетон на сотню или роту и эскадрон юнкеров в течение учебного года) с правом ношения в строю и офицером. В Великой войне награжден всеми боевыми орденами до Георгиевского орркия включительно. Первопоход-ник в Улагаевском батальоне. Под Ставрополем мимолетно видел его летом 1918 года, когда он временно командовал этим батальоном в чине есаула. Теперь он член Кубанской Законодательной Рады, то есть член самого высшего краевого учреждения. Беспристрастно говоря, он достиг наивысшего в своем Кубанском Войске. Но как он переменился внешне: он мрачный, заросший волосами, в полумркичьей одежде.

До поступления в училище мы были с ним, хотя и в разное время, вольноопределяющимися 1-го Екатеринодарского полка и даже одной и той же 4-й сотни есаула Крыжановского. Как младшего юнкера — он очень оберегал меня в училище в первые месяцы и давал советы. Он был гораздо серьезнее меня тогда.

От радости встречи запальчиво забросал его вопросами: «Какими судьбами ты здесь, Фрол (так мы его звали в училище) ? В каком полку ты? Кем командуешь?»

— Да он не в строю-у, — вдруг насмешливо-шутейно слышу я голос Шляхова. — Он член Законодательной Рады, вот теперь-то мы его в горах и повесим, всех мы их разгоним здесь, это не в Екатеринодаре, — продолжаю слушать я урывчатые фразы своего начальника дивизии.

Посевин ничего на это не ответил. Он оставался молчаливым и все таким же мрачным. А Шляхов, словно доволен своими остротами, продолжает:

— Но тебя, Фрол Яковлевич, мы помилуем. Ты хороший человек и отличный был офицер.

Посевин не реагировал и на это. Оказывается, они были однополчанами и большими приятелями. Разговор был исчерпан. Шляхов просто пошутил над своим другом, и мы все трое улыбаемся. Молчавший до этого генерал Арпсгофен, вдруг обращаясь ко мне, весело говорит:

— А Вам, Федор Иванович, не повезло. Вы так удачно командовали дивизией и вот — сдали ее не вовремя, а то были бы генералом. Вы ошиблись, рапортуя, начальник дивизии не полковник, а генерал.