Тем не менее через несколько дней снова прибыл полицейский автомобиль, который отвез Клару Цеткин в следственную тюрьму в Карлсруэ. Здесь в камере на деревянных нарах 29 июля пятидесятивосьмилетняя узница должна была провести ночь. Сколько предстояло ей таких ночей? Этого она не знала.

После Бернской конференции у властей было много «оснований» для ареста Клары Цеткин. Нелегальной прежде всего являлась сама конференция, такой же была прокламация, вскоре обнаруженная во многих районах Гермапии. К тому же все более очевидной, даже бросающейся в глаза становилась активность революционных противников войны.

Через непродолжительное время после Бернской конференции вышел первый номер «Интернационала» — теоретического органа левых; они решили это же название присвоить своей группе. В нем была напечатана статья Клары Цеткин. 27 мая вышла написанная Карлом Либкнехтом листовка: «Главный враг — в собственной стране», призывавшая рабочий класс к массовым выступлениям против империалистической войны. На следующий день перед зданием рейхстага состоялась первая большая антивоенная демонстрация.

Кайзеровские власти, как и лидеры правых социал-демократов, имели все основания для того, чтобы нервничать. Усилилась травля левых. Власти предпринимали новые, еще более суровые меры. Были арестованы Вильгельм Пик и ряд низовых функционеров, подозреваемых в распространении «Берпской прокламации».

Клара Цеткин оставалась в неведепии относительно того, какую судьбу ей уготовили милитаристы. Тюрьма? Такое наказание, она знала, полагалось за государственную измену и шпионаж. Интернирование на время войны? Клара узнала, что ее имя находится среди тех, кто подлежал «превентивному аресту».

На допросе у следователя она взяла на себя полную ответственность как за созыв Бернской конференции, так и за выпуск прокламации.

На первом нее допросе 30 июля Клара Цеткип заявила: «Я провела всю подготовительную работу для конференции в Берне. Я была председателем конференции, принимала участие в составлении всех ее решений и несу за них ответственность. Я написала также официальный отчет о ходе конференции, опубликованный 3 апреля в «Бернер тагвахт»... Как секретарь международной организации, я обязапа выполнять принятые в Берпе решения; к ним относится и распространение принятого конференцией воззвания.

Луша Дорнсманн

Так как, по моему глубокому убеждению, самое широкое распространение воззвания-манифеста «Всем трудящимся женщинам» должно способствовать пропаганде идей мира, я желала, чтобы его прочло как можно большее число людей. Я считаю себя также ответственной и за распространение листовки в Германии, однако не за отдельные связанные с ним инциденты, о которых я ничего не зпала и не знаю. Об организации их распространения я отказываюсь что-либо сообщить... Пожелапие о том, чтобы листов-17

ку переслали для распространения в Германии, я передала другим. Говорить об этом более подробно — отказываюсь».

Ей было предъявлено обвинение: «Покушение на государственную измену».

Второе обвинение — в «государственной измене» — было возбуждено против Клары Цеткин, Розы Люксембург и Франца Мерпнга еще в середине июля, незадолго до ее ареста, в связи с ее статьей в журнале «Интерпационал».

Но очень скоро и власти, и правые лидеры социал-демократии обнаружили, что арест Клары Цеткин повлек за собой весьма неприятные для них последствия. Весть об аресте разнеслась повсюду с быстротой молнии. За границей, в нейтральных странах она вызвала движение протеста, послания с выражением глубокой симпатии к Кларе Цеткин поступили из Швейцарии, из Голландии, из США.

Не бездействовали, разумеется, социалистки в России, Франции, Англии, Италии. Однако наиболее непосредственно власти ощутили реакцию, вызванную арестом Клары Цеткин, в самой Германии. Читательницы и читатели «Гляйхайт» встали на защиту редактора своей газеты. Негодование охватило широкие круги даже тех женщин — членов социал-демократической партии, которые до этого, хотя и со все возрастающими сомнениями, поддерживали политику партийного руководства.

1 августа на конференции социалисток в Берлине, созванной правлепием берлинского отделения социал-демократической партии, разыгрались бурные сцепы. Депутат рейхстага Гермап Молькенбур пытался успокоить социалисток и в «популярной форме» изложить военную политику правления партии. Но его речь так часто прерывалась возгласами и репликами слушателей, что оп покинул трибуну, не закончив доклад. Во время разгоревшейся дискуссии с критикой позиции Молькенбура выступили 27 женщин, а когда в заключение председательствующий отказался поставить на голосование резолюцию, одобряющую решения Бернской конференции, разразилась настоящая буря. Женщины взяли в свои руки руководство собранием, которое приняло и первую предложенную резолюцию, и вторую, требовавшую освобождения Клары Цеткин.

Поднявшаяся в защиту Клары Цеткин волна солидарности не только сильно взволновала ее как акт чрезвычайно важный с политической точки зрения. Оиа была и по-человечески глубоко растрогана. Клара убедилась, насколько тесна ее связь и с немецкими социалистками, и с международным рабочим и женским движением. Послания, которые она получала, носили большей частью теплый, сердечный характер; но ей не очень нравилось, что больше всего в них высказывалось беспокойство по поводу состояния ее здоровья. Особенно Клара Цеткин была недовольна тем, что правление партии, буквально припертое к стене социалистками, лицемерно проявляло «заботу». К тому же Клара была достаточно хорошо информирована о том, в какой мере именно социал-шовинисты были причастны к ее аресту. Да, при допросе ей было предъявлено циркулярное письмо правления партии, представлявшее собой явный донос. Это письмо власти рассматривали как улику против нее.