Волхв опустил взгляд.

— Успокойся, боярин, успокойся! — куда-то в сторону сказал он. — Я ведь ничего особенного не сделал. Только поднял тебя на ноги, уж дальше дело твоё. Сам себя строй, как дом. Выстроишь правильно — будет тот дом стоять, а нет — рухнет всё, что строил ты, строил я, строил Род. И тебя это касается, воин, — волхв обратился к Псору. — Нелегко тебе будет жить-то. Чёрный колдун связал твоё «Аз[iv]» с хворью. Твой лик сохранил печать знакомства с пекельным миром. Теперь ты, Псор и твоё подпорченное Аз неразлучны до тех пор, пока так же, как и боярин, не сотрёшь эту печать благими делами своими. То великий труд. Вдумайся в мои слова.

Все те, кто, как и ты, остановился всего лишь в шаге от Пекла, барахтаются в огненной реке Чистилища. Из него ещё есть выход, но, как я уже говорил, через страдания, а тако же добрые дела и думы. Только это может сделать тебя прежним, и даже лучше того, но! те же думы и дела, но недобрые, могут призвать к тебе Бога Йаму[v]. Падшему в Пекло не дают спасения ни Суд Предков, ни всемилостивый бог Удрзец[vi]. Обратно из мира Тёмной нави пока ещё выхода нет.

Древние вещают, что где-то над землёй парит незримо город демонов, называемый «Золотая Крепость». Дравиды называют её Хиранья-Пур. Там, в пыточных порубах, содержат все падшие души. Сейчас мы стоим на пороге тех непростых времён, когда все наши миры будут умощены такими, как твоя, полонёными человечьими Душами.

Волхв тяжело вздохнул:

— Идите же, боярин, скажите князю Красному, что Ортай своё обещание выполнил, теперь его черёд.

[i]Имеется в виду — с людьми с кожей цвета, отличающегося от белой.

[ii] Некопный Князь— не избран Копой или Вече, а принявший сие звание по наследству.

[iii]Подвалом

[iv]«Аз» — образ человека, включающий в себя не только фиксируемую другими людьми внешность, то есть «Я». Азъ это и: каждая клеточка его тела, и энергетические оболочки этого тела, и Духовно, Душевное составляющее человека, и его мысли, и даже его слова, и поступки.

[v]Бог смерти Йама.

[vi]Бог Удрзец — распределяет души умерших после Суда Предков.

ЛАРЬ 2 КЛУБОК 10

КЛУБОК 10

…Зимним морозным вечером к дому волхва на краю Слободы шёл человек. Огромная, вмёрзшая в небо луна освещала ему путь, бросая длинную причудливую тень на искрящийся серебром снег.

Стояли трескучие, лютые морозы. Неподвижный воздух, сдавшись в ледяной плен, затруднял дыхание, жадно хватал за нос, щёки, уши — всё, что не спрятано под тёплую одежду или не укрыто от его внимательного взгляда. Студень месяц шутить не любит, и чем длинней твой путь, тем настойчивей попытки злыдня-мороза пробраться под одежду, уцепиться зубами за озябшие пальцы или неумело обмотанные онучами ноги…

Человека, шедшего окраиной Слободы по протоптанной в глубоком снегу узкой тропинке, мороз не пугал. Овчинный тулуп, шапка да сапоги из волчьей шкуры надёжно хранили драгоценное тепло.

Добравшись до места, ночной гость поднялся на высокое крыльцо, едва не свалившись на покрытых утоптанным снегом ступенях, и гулко постучал в дверь.

Вскоре в сенях послышался слабый скрип половиц.

— Кто там? — глухо отозвался хозяин.

— Ортай, это Берег. Пустишь обогреться?

Шухнул увесистый деревянный засов. Дверь недовольно хрустнула, но не поддалась.

— Толкни снаружи, — попросил волхв, — примёрзла, собака.

Берег плотно налёг на дверь, и та, изрыгая скрипучие и визжащие ругательства на своём дверном языке, неохотно открылась. Волхв впустил гостя. Ворвавшийся в сени ветерок едва не погасил его маленький смоляной светильник. Прикрывая его рукой и пританцовывая на промёрзшем полу, хозяин махнул гостю и спешно отправился в тёплое жилище.

В протопленном доме Ортая пахло хвоей и травами. За полгода проживания здесь волхв, похоже, так и не обвыкся с внушительными размерами своего терема. Несмотря на общую ухоженность и порядок, он всё равно казался необжитым. В обиходе был лишь самый мизер посуды и прочей домашней утвари…

Хозяин поставил светильник на стол, указал Берегу на место, где должно сидеть гостю, а сам молча принялся вертеться в тёмном углу возле печи. Вскоре на выскобленном столе появились пышущие жаром горшки с горячей пищей.

— Не нужно, Ортай, — отмахнулся Берег, — зачем? Я уж вечерял.

Волхв исподлобья посмотрел на княжьего гридня:

— Тебе, — хитро сказал он, — как человеку, далёкому от трудов орачей[i], конечно, будет не удивительно повечерять дважды, а вот мне, горемыке, пришло время сделать это хоть раз. И коль уж так выходит, что ты сыт, знать, не дано мне будет сегодня приветить высокого гостя. Да и то не беда, хоть сам объемся до полусмерти.

Ты лучше глянь, что у меня есть, — довольный тем, что имеет редкую возможность показать достойному человеку своё гостеприимство, Ортай поставил на стол глиняныйкувшин, плотно затянутый поверх тонкой сухой шкуры грубой суровой нитью. Этот покрытый внушительным слоем пыли сосуд неизвестно почему показался Берегу чем-то волшебным, будто появившимся из сказок о живой и мёртвой воде или про сок гоюч…

— Настой, на меду, — не без удовольствия продолжал волхв, — правда, больно хмельной он пока, потому как стоит всего три месяца. Зато как полезен — м-м-м-мх. Я его держал для особого случая. Сам увидишь: и твой ужин безследно в брюхо провалится, и мой уйдёт туда без остатка. Напиток что надо.