Любя необычайные черты…
вернуться

Власов Александр Иванович
Шрифт:

«Она глазами грустными глядела…»

Она глазами грустными глядела, Хоть ей не изменяла красота, А голосом оправданно владела, Достойным уст и Матери Христа. При ней в добре не смели колебаться, Не слышали иронии земной. Так ясно доводилось улыбаться, Наверное, Мадонне лишь одной. К отпору полемического зева Прислушиваться вдумчиво могла. Сияние несла Святая Дева, А сходство с ней желанная несла.

«Таясь от убеждающей толково…»

Таясь от убеждающей толково, Не хочет обращаться всуе к ней, Благое проповедующей слово, Но чуждое его натуре всей. Представится же слухом ей вверяться — Захочет обольщаться без конца, Поблизости на свет её вперяться, Блюсти себя для брачного кольца. Но в узах у неё такие вздохи И милого так мало для него, Что потерять отпущенные крохи Не просто можно – правильней всего.

Новобрачные

«Душой любить испорченное зримо…»

Душой любить испорченное зримо — Подобное немыслимо почти И, видимо, святей неизмеримо, Чем лучшее для нежности найти. Что некое лицо предпринимало, Прелестное лелея в утро дней? Ценителей прелестного немало. Но терпящий гнилого ли святей? По логике, не хвастающей силой, Парирую шутливо на ходу: Что редкого в оценке пищи милой? Отравную умейте есть еду!

«Вы тёмный дух улыбкой согревали…»

Вы тёмный дух улыбкой согревали, Но чувствовал я горе бытия, Поскольку все потворства миновали, И жажду невозможного лишь я. Полны вы притягательности вышней, Но дьявольской для вашего слуги: Чаруюсь я на диво сочной вишней, Не видя в безответности ни зги. К себе не позовёте вы перстами — Лишь только к яству собственных очей. Прельщаешься святыми, мол, устами — Не целовать, а слушать их умей.

«В укромной церкви счастье ей знакомо…»

В укромной церкви счастье ей знакомо, Какого никогда не знали мы, Расценивать ей свойственно весомо Молитвы, наставления, псалмы. Церковное тайком она напела, Вселив одушевление в меня. Возжаждал я внимать ей без предела, Любую меру звучности ценя. Как следствие, возникло совещанье О встрече в этой церкви за рекой. С изящностью голубка на прощанье С любовью помахала мне рукой.

«В гримёрную войдя без канители…»

В гримёрную войдя без канители, Того, кто сохранял отрадный нрав, Увидела с певицей на постели И, сильно покраснев, ушла стремглав. Унять озноб от нервной лихорадки Сумела где-то горечью спиртной, Забыла там изящные перчатки, Поплакала в ночи, пришла домой. Но взяли здесь её без волокиты, Глася к уразумению вещей, Что в клубе две души свинцом убиты, Что видится вина пока на ней.

«Красуется, кто мыслит еле-еле…»

Красуется, кто мыслит еле-еле — Смеркается красой, чья мысль остра. Какое направление на деле Желательней для высшего пера? Не зарится скупое руководство На кровно философское сырьё — Фиксирует одной любви господство, Но жалует осмысленность её. То горький шоколад: усладой сущей Не в масть он аттестату своему, Горчинкой же, себя не выдающей, Даётся благородный вкус ему.

«За рюмкой, вновь от вермута красивой…»

За рюмкой, вновь от вермута красивой, Поведала мне прошлое своё — О спутнике, душе его ревнивой, О матушке, терзаниях её. Та в прах ушла с безумными глазами, Тому уйти не стоило труда — Скорбеть о них ей разными слезами, Но в праздники приходится всегда. С лихвой потом отметин обнажила Под ризами, на тайной белизне, Творившихся немилостью дебила На память ей, на буйство крови мне.