Любя необычайные черты…
вернуться

Власов Александр Иванович
Шрифт:

«Принёс он ей презренного металла…»

Принёс он ей презренного металла С лихвой, по рассуждениям его, Она же скорбь усталых испытала, Скупей не став, однако, оттого. Прохладой хоть и веяло на вежды, Но вовсе не пугало в духоте: Босой освобождалась от одежды, Лежала без одежды на тафте. Без умолку речами шелестела, Пока существовала в ней нужда. Всё радовал её духами тела, Духами не владевший никогда.

«Любовь отрадой всякому бывала…»

Любовь отрадой всякому бывала, Глася лишь ей, любимой, горе дней. Красавица чертами волновала, А нежная душа скорбела в ней. Безвредная не видела предела, Не ведала, на бедствие своё, Где скрыться б ото всех она посмела, А главное, от любящих её. Хорошего земля безмолвно прячет, Отпетому конвойные родней, Тюрьма по новоявленному плачет, А кров ущербной психики – по ней.

Напиток

«Творца противодействие заденет…»

Творца противодействие заденет Особое в материи любой, Но трудный мрамор ярко он оценит, А глину – лишь едва, само собой. Значительно строптивей горный камень, Однако благородней для творца. Рождаете вы зря в укоре пламень, Уздой смиряя лучшие сердца. В итоге похвалиться высшей долей Прекрасному упорству суждено: Дано Творцу с его считаться волей — С аморфной глиной близко не дано.

«Заметив у другого, что шикарно…»

Заметив у другого, что шикарно, Мучительно с отъёмкой медлить ей. Себе того же требует угарно Свинцом артикуляции своей. Когда же ей сокровище предложат, Искрящееся мало для кого, Откажется прибрать его, отложит, Увидев и божественность его. В ней зависть – основное, но для друга На свете вожделенней всех она. Дорвётся до руки с оттенком юга — Вершина грёз уже ему дана.

«Мне шлёт она жестокие проклятья…»

Мне шлёт она жестокие проклятья, Гнушается пути в уютный кров — А всё простит и втиснется в объятья, Сияюще придя на слабый зов. Я годен ей всечасно, каждодневно. Кто требует ещё любви моей? Кому уста раскрою задушевно, Кому созвучен я, когда не ей? Совместно мы врачуемся в недоле. Бессмысленно о лучшей не молю. Себя люблю при ней немного боле, Её, простосердечную, люблю.

«Два года сердцеед один учтивый…»

Два года сердцеед один учтивый С ней тешился любовью колдовской. Швея казалась истинно счастливой При нём и на работе в мастерской. Возникли истерические ссоры, Когда с очей слетела пелена. Пошли на разлучение партнёры, Но помнила виновного она. Любовь ей сердце дико бередила, Глася, что знать ей надо врачевство. К изменнику под окна приходила, С утечкой слёз искала в них его.

«Соседке по душе твоё терпенье…»

Соседке по душе твоё терпенье Средь образов унылой полосы, В его же нраве скверное кипенье Любить ей не даёт его красы. Чело, возможно, впрямь у феи милой Нуждается в подмоге лекарей, Но красота становится постылой При варварстве, сопутствующем ей. Назло жене желая грешной встречи, Счастливит он уходами не зря: Вдвоём и вы тогда ведёте речи, Влюбляетесь, иначе говоря.

«Не больно тщусь я к истине склоняться…»

Не больно тщусь я к истине склоняться: Великое ли счастье – знать её? На всех ей без конца распространяться, А мне желанно частное, моё. Серьёзного не стоит интереса, Насколько верен я, насколько ты. На точке своего противовеса Мне видимой довольно правоты. Чрезмерные печали непохвальны, Где есть и драгоценная краса: Мы в истинах устами тривиальны, В ошибках уникальны голоса.