Мельник ностальгии (сборник)
вернуться

Нобре Антонио Перейра
Шрифт:

Ирина Фещенко-Скворцова

Переводчица выражает свою благодарность людям, без чьей неоценимой помощи и поддержки было бы невозможным появление этой книги:

Евгению Витковскому – основателю и руководителю Форума Век перевода, на котором шлифовались переводы Нобре;

Вадиму Фещенко – мужу и другу, создавшему все условия для работы над переводами.

Память

О, ты, Траз-уж-Монтеш, моя сторона,Где в камушке каждом жива старина!Один португалец оттуда далёкоСудьбой был заброшен, и жил одиноко.По Борбе[1] родной на чужбине скучал,Вернулся и девушку он повстречал.Решилась судьба их за пару мгновений,Венчали их в церкви, денёк был осенний.И мальчик родился… Судачит молва:Тот месяц злосчастный был месяцем льва [1] .Ах, девственна мать, что рождает поэта,В очах её отблеск небесного света…Луна для младенца плела ворожбу[2]:Шли три мавританки пророчить судьбу.Сказали, внушаемы дивною силой,Что станет он принцем, но лишь за могилой.И годы прошли, вновь осенний денёк:«Я в Кову [2] поеду, прощай, мой сынок!»Скорбящей Марии на матери платье,В цветы убралась, на прощанье – объятье.«Мы скоро увидимся, путь недалёк!»Да, вот, не вернулась в назначенный срок.Найти её муж безутешный пытался,Поехал за нею, да там и остался.Ах, воин отважный! Была в нём виднаМладенчески чистой души глубина!Миры пересёк я, тоскою ведомый,Без вас воротился дорогой знакомой.Душа стала вещей под чарой луны,Сбывается рок, нет в том вашей вины…И всё же, чудесно, коль сын твой – Вергилий,Пусть грустной судьбою его наградили.Для вас, португальцы, я песню пою,От вас не укрою тревогу мою.Не ранить бы души вам песней унылой:Нет книги грустней в Португалии милой!

1

Знак созвездия Льва, соответствующий августу, считается злосчастным в народе.

2

На севере в районе Барселуш есть местечко под названием Кова, но слово «Кова» также в португальском языке означает могилу.

Антонио

Какая нынче ночь! Мой уголь, словно лёд:Принёс его из клети;Сую его в камин, пусть пламя запоётО милом жарком лете!Рождён в королевстве златых алтарейУ берега моря.Карлота старая[1]! Рассказывай опять,Люблю твои сказанья:Ведь ты поможешь мне их в прошлом откопать —Мои воспоминанья.Я – внук мореходов, героев морей,Правителей индий, бродяг, бунтарей,Властителей моря!Могильщик молодой, тебе вольно не спать,И петь, и веселиться!Мне тяпку одолжи, мне надо откопать,Что в памяти хранится.Какие ветра! Ах, какие ветраГуляют на море!Вставайте из могил, у церкви, на дворе,Наивны, нелукавы,Вставайте из могил, все в лунном серебре,Вы, детские забавы.Ночь нынче грознее, страшней, чем вчера!Зажги у купели свечу, о, сестра,За тех, кто на море…Карлота у окна, шептала в кутерьмуДождя и бездорожья:«Мой мальчик, о, мой принц!Ты счастья дай ему, Святая Матерь Божья!»Во вторник пришёл я в неласковый мир,Под звон колокольный!Антонио взрастал, судьба его ласкала:Был счастлив и любим!(И боль, что с ним жила, в груди квартировала, —Взрастала вместе с ним…)В карете судьбы захандрил пассажир,Задумал покончить, печален и сир,Я с жизнью бездольной…Был ангелом одет на шествии он вскоре,Осенней тусклой желтьюПришлось ему нести (как плакал он, о горе!)Большую губку с Желчью… [3] Вы скоро замёрзнете, воды реки, Замёрзнете скоро!Ах, тётушка моя, почтенная Дельфина[2],Она деньком дождливымМолилась за меня у жаркого камина —И вырос несчастливым!О, воды речные и вы, родники!Баюкают душу, чисты, глубоки,Напевы немолчного хора…В новены [4] вечером ходил Христа просить:Невинный детский лепет!О, как хочу сейчас его я воскресить:Тот пыл, тот чистый трепет!Студенты бродили, где шум, толчея.Ах, им за столом не сидится…И крёстная[3] времён с французами войныЗарею голубоюНа исповедь во храм, где горы зелены,Брала меня с собою.Таким же, как вы, был когда-то и я!Повесы и плуты, плохие друзья!Позвольте поэту трудиться.Святым я шёл туда, но голос падре сдержан:Он думал: озорство!Я плакал и твердил, хоть был старик рассержен:«Грехи? Ни одного!»Ах, Иов – страдалец, весь – гной и гангрена,Ты – мой аватар!Молился по ночам (да так молюсь и ныне),А дождь всё свирепел…Казалось: я один средь водяной пустыни,Лишь чайник пел-кипел…Я жажду того же, склоняя колена,Я подвигов веры ищу неизменно,Пока я не стар!Молил за тех, в Аду, кто стонет, изнемогший,Чьё – всё в огне чело…Некстати бормоча, продрогший и промокший:– Какое там тепло!Мука просыпалась из мельницы той,Что в небе работает споро…Звонарь бил тяжело в гудящую утробу:Звон ввечеру суров!И я на кухню шёл: бульон готов на пробу,Бульон для бедняков…Ах, мельник, что славен своей добротой!Муки ты не трать так впустую, постой!Зерно прорастает не скоро…Служанки старые за прялкой короталиНеторопливо ночь.Чернушка лаяла, как совы пролетали,Крича, летели прочь.Вы по снегу шли у замёрзшей реки,Босые, холодной весной!Зе ду Теляду жил поблизости от нас[4]:Монахини смиреннейВдова его просить ходила к нам не разПод вечер, в дождь осенний…Раздетые, вот вам мои пиджаки,Босые, носите мои башмаки…Мне пары довольно одной…Сентябрь, ещё жара, и праздник винограда[5]!И бедняки о хлебеНас просят ради душ, – да будет им награда! —У Бога, там, на небе.Когда я умру, этой болью объятый,Меня упокойте вы в море!Там были и слепцы с нетвёрдою походкой,С незрячим взглядом вдаль!И в язвах, в лишаях, а всё ж больных чахоткойМне было больше жаль…От горя до горя, печалью заклятый,Бреду я, покуда, водою разъятый,Не стану частицею моря!Вот в рамке траурной письмо[6] – рыданье в ночь,Родительское горе!Как их утешить, тех, кто сына или дочьТеряет там, на море!Бьёт полночь… Удары! как медленно ихЗвонарь отбивает – пластает….О, этих родников вечерний плач осеннийСредь жаждущей травы!И лунный свет кропит водою вдохновенийВсё тленное, увы…И Виктор опять в уголочке притих,Он – снова дитя, и слагает он стих,Все слоги по пальцам считает!Часы о полночи торжественнее били:«Труш!» – так спадает груз.И дедушка, что спал спокойным сном в могиле,Входил, о, Иисус!Сосед мой заходит, я стул пододвину:Он голоден, жаль мне вдовца-горюна.В прополку – тишина, как не было народа,Никто не заходил.А управляющий[7] наш выбран от прихода:Могильщиком он был…Сосед, не спеши, сядь поближе к камину!Вот ужин мой, видишь? Ты съешь половинуИ выпей стаканчик вина!Слуга скончался в ночь, заставил всех страдать:О, горькая разлука!Дрожа, его просил бабуле передатьСлова любви от внука…Латинский квартал, ты усталый от зноя,Усни после тяжкого дня!О, африканские гитары рек, альтыИ фадо [5] в тишине!О, говорящих рек вода! Живая ты,С угрями в глубине!Ах, Жорж[8], замолчи! Что же это такое?!Ты даже охрип! Ну, оставь же в покое,Безумный, оставь же меня!На смоквы я влезал, что щедростью дивили:Плодов – как в небе звёзд!И в шапки рваные их нищие ловили:Тянулись в полный рост…О, добрые души, придите ко мне!О, духи-кочевники, в вас – моя грусть!В колодце заперта, как мавританка в замке,Печальная луна!Я опускал ведро, но в деревянной рамкеБыла вода одна….Я вас воскрешаю в ночной тишине!А вы мне не верите там, в вышине…И пусть вы не верите, пусть…Мой первый стих упал на известь, точно слёзы, —Церковный двор затих…Нет в Португалии прекрасней Девы-розы,О Ней мой первый стих.О, если бы мог я помочь вам прозреть,Слепцы, как легко вас обидеть…Жнея-луна серпом вздымает звёздный прах,Кружась в ночи нагая.А лунный свет идёт часовням здесь, в горах,Их известь обжигая.Мне больно смотреть на вас, больно смотреть!Но Боже! Уж лучше не видеть и впредь,Чем мир, вроде этого, видеть…Наш граф из Лиша был Горация знаток,Большой знаток латыни!И он меня учил, я помню тот урок,Стихи те и доныне!О, Смерть, ты теперь – моя добрая няня!Чудесно баюкаешь ты!Мой первый школьный день! Вернись! Кто может сноваВ те дни меня увлечь!Я помню дивный цвет костюма выходногоИ волосы до плеч…И ночью, как сон подкрадётся, дурманя,Прошу я его, чтоб пришла его няняС могил, где сажала цветы…Ребята, сколько гнёзд вы погубили втуне!Я гнёзда не искал.Но покупал у вас прелестных щебетуний,На волю отпускал…Камоэнс, прославивший бурное море!Приди мне помочь!И узники тюрьмы в глаза с тоской глядели,Как жаль их! Нету сил…Я подходил туда, где стражники сидели,За узников просил…Зовусь, как твой раб, кто был верен и в горе,Ты ради него и штормящего моря —Приди мне помочь!А если видел я: в опасности ребёнок,Боязнь свою гоня,Обидчика держал я изо всех силёнок:«Не тронь! Ударь меня…»Ну, ветер! Ну, ветер! Он парус сорвал,У мачты трещат крепежи!Когда колокола по мёртвому звонили,Минутку улучу:Шепну отцу, и он просил, чтоб разрешилиМне подержать свечу[9]…Ну, волки морские, сжимайте штурвал,Как судно трепещет, как пенится вал.По ветру! По ветру держи!Ах, ангелочков смерть! День похорон тяжёл,Родным нет злее доли…Есть сладости, вино – для тех, кто в дом пришёл [6] Утешить в этой боли…О, старый мой пёс, ты – мой друг!Что хочешь сказать этим взглядом?Кузина[10] по горам бродила в покрывале,Как бы в мирах иных.Признаюсь без стыда: безумные бывалиСреди моих родных.Как тесен друзей моих круг…Но ты, старый пёс, – верный друг,И если я плачу, ты рядом.Года росли, как я, мы словно сад рослиПод звёздами одними.Мечты мои цвели… и умерли, ушли,А я не умер с ними…Вы, братья с отрогов Крештелу[11]!Откройте мне двери, о, братья!Пришлось читать в сердцах, что лгут другим в миру,Лгут, сильным угождая,Я был открыт добру, я думал, я умру,Но лишь душа – седая!Влекусь я всем сердцем к такому уделу,Лишь ряса пристала усталому телу…Откройте мне двери, о, братья!И вот, я нищим стал: развеялись химеры,Как Педро Сень, я стал,Как тот, что всё имел: фрегаты и галеры,Имел и потерял…Земляк – лузитанец! О чём нам молиться?Вихрь замки воздушные сдул, как солому…Снег в волосах залёг, морщин глубокий след —Утёс, поросший мхом…Слепец, навек слепец, мне бельма застят светВ углу моём глухом!Родителей видишь печальные лица,И рушится, рушится всё – только длитсяБольшая печаль по былому…Карлота старая, ты плачешь почему,Пред Девой у подножья?«Ах, счастья не дала ты принцу моему,Святая Матерь Божья!…»Париж, 1891

3

Антонио заставили идти в костюме ангела на религиозной процессии, где представлялась жизнь Христа, Его крёстные муки. Плакал, потому что дети не любят участвовать в таких шествиях. Мальчик нёс губку с желчью, аллегорию той губки с уксусом, которую римские солдаты дали Христу.

4

Новёна (латинское novena – девять), у западных христиан девятидневное моление: молитвы, совершаемые ежедневно на протяжении 9 дней по образу девятидневного ожидания апостолами по вознесении Иисуса Христа ниспослания Святого Духа. В Католической Церкви и ряде протестантских деноминаций проведение новен не подчинено строгим нормам богослужебного устава. Они проводятся в отдельных общинах в период между Вознесением и Пятидесятницей, а также приурочиваются к другим временам церковного года или определенным ситуациям, когда желательны усиленные молитвы.

5

«Фадо» или «фаду» – особый стиль традиционной португальской музыки, эмоциональной доминантой которого является сложное сочетание чувств одиночества, ностальгии, грусти и любовного томления, называемое по-португальски «саудаде». Песни исполняются под аккомпанемент гитар и виол.

6

В деревнях существовал обычай давать вино и сладости людям, которые приходили утешать скорбящих.

Лузитания в Латинском квартале

1

Один!Ах, горе лузитанцу, горе:Изведав гнев морских глубин,Приплыл издалека, с собой в раздоре, —Не любящим пришёл и не любимым, —Апрель в октябрьском сумрачном уборе!Уж лучше плыть в Бразилию, за море,Солдатом быть, скитаться пилигримом…Дитя и юноша, я жил в молочной башне,Которой равных – нет [7] !Оливки зрели, а на тучной пашнеЦветы льняные голубили свет.Святой Лаврентий мельницы крутил [8] ,Что крыльями махали мне вослед…Коровы белые, сам Бог им позлатилКрутые бедра, молоко давали,А козочки – нарядней щеголих,Овечек стадо: ты найдёшь едва лиБелее шерсти, чем была у них.Антонио пастух был им прилежный:Я с ними в горы шёл, где травы зеленей,Часы текли, текли в простор безбрежный,Платок я расстилал среди камней,В компании своих любимец милых,Для ужина в горах, где всё видать далече,Просторен зал, и звёзды в нём как свечи.А все питомицы мои – так непорочны,Сродни моей, я знаю, кровь в их жилах,Ах, братства узы между нами прочны!Столь чистыми они созданиями были,Что только им недоставало речи…Когда же в церкви к Троице звонили,Меня овечки часто окружали:Разумнейшие очи человечьи.Молился я… Они мне подражали…Дитя и юноша, я жил в молочной башне,Которой равных – нет!Посевов льна разлив лазоревый на пашне…Но миг – и рухнул замок мой под грузом бед!Оливковые высохли деревья,Коровы пали, нет моей отары,Закончились счастливые кочевья…А крылья мельниц – сломаны и стары.Какая грусть! Судьба – как дом в разоре.Уж лучше быть безумным, быть увечным,Уж лучше быть слепцом, идти босым по снегу…Ах, горе лузитанцу, горе!Он мельницу принёс в мешке заплечном.Когда-то двигала её вода Мондёгу [9] ,Сегодня крутят крылья воды Сены [10] …Черна её мука! черней угля…Молитесь за того, чьи думы неизменны:За мельника тоски…О, ты, моя земля,Моя земля, заполненная светом,Земля, которую давно заколдовали,Ты – в полнолуние, ты – в дождь тишайший летом,Повозки, что в полях заночевали,Скрипящие повозки и волы,Поющая в тумане утра жница,И чёрных тополей надменные стволы,Июльского рассвета багряница,Стирающие простыни на речке девы,И колокольный звон, что заполняет небо!Что сталось с вами? Где вы, где вы?Вы, те, что тесто месите для хлеба,Вы, булочницы деревень окрестных,Старушки, что сидят у пряслица зевая,В седых кудрях в своих каморках тесных,И рыбаки, что ловлю затевая,Наладят сети, полные крючков…О, чёрный бык меж красными плащами!Его рога и блеск его зрачков!И зрители в домах, окутанных плющами…О, праздник Путника – Сеньора Вианданте[1],Процессия под звук мелодий плавных,Аббата два, сеньоры д’АмарантеТри выводка племянников их славных!О, гд'e вы? гд'e вы?Мой плащ студенческий – нарядов всех милей!Аве-Марии зорь – печальные напевы!Озябший город между чёрных тополей!Спят бедняков дома, луне в тиши внимая…Дорога из Сантьяго! Сет-Эштр'eлу!Мыс Мира[2]! Ты, Мор'eйра д’М'aйя[3]!О, крепость Липп[4]! я вижу цепкую омелу,Во рве морской укроп, чьи стебельки упруги,А губернатор подстригает стебли роз.Там ящериц тела – сплетённые супруги…А «ведьма падре» [11] в карты тычет острый нос…Вы, Жоакин Тереза и Франсишку 'Oра[5]!Вы были начеку – и летом, и зимой!Без бдительного вашего надзораНемало лодок не вернулось бы домой…Ты, Арраб'aлде[6], волк морской, при вечной трубке!Поведай мне о корабле Персевер'aнса [12] :Ночь августа, туман был молока белей,И гибли моряки, тонули шлюпки —Сюжет короткий для печального романса. Помилуй, Боже, души тех бедняг…Маяк, внимающий сигналам кораблей!О, флаги дальних стран, лихих морских бродяг,На фоне волн вы – волшебство, словарь цветов!О, море бурное, ты – С'eрра-да-Эштр'eла,Когда грозишь порвать у корабля швартов!Твоя безбрежность снежной пеной запестрела —Как шапки гор, вы, бездн разинутые зевы,Вы, моряки, вы, пенных пастухи гуртов, —О, гд'e вы? гд'e вы?О, зелен монастырь, что в бездне вод возник,Чья аббатиса вечная – Луна,А ветер – неизменный духовник…Солёная вода зелёных пропастей,Чьей глуби мера не вмещает ни одна!О, Море – ты судов могила и костей!И ветер их порой выносит на песок:Невеста мёртвая, в фате – цветок жасмина!На девушке ещё нарядный поясок…А руки матери сжимают руки сына!Вот головы – в беретах – сини и раздуты!Скелеты эти – в дорогих плащах до пят!И ноги мертвеца – в сандалии обуты!А рты, открытые навек, ещё вопят!Глаза из камня на песке – глядят, блистая!И ротик боле не поёт – прелестной девы!И новобрачные – в объятиях доселе!Нетленно тело на волнах: святая?О, мёртвые морей в солёной колыбели!О, гд'e вы? гд'e вы?Часовня Доброй Вести[7] – ты морской цветок!Цветёшь, где на песке обречены посевы.Я имя написал там, где алел восток,И вот, с известняка ещё оно не смыто.Любимые места! По ним бродил я встарь:Земля Ролд'aн и ты, местечко Перафита[8]!Ах, Санта Ана[9], в ней – сияющий алтарь,И при луне кресты – скользят по стенам там!А вот часовенка Сеньора да Ар'eйя[10],В ней сам Господь явился беднякам.Пляж Памяти: закат, среди камней алея,Напомнит, как причалил здесь в один из днейДон Педро[П], назывался он «Король-солдат».Рассветы в Барра, ах[12]! пожара багряней!Меж соснами в бору – торжественный закат.В церковных окнах пышно солнце умирает,Палитра витража окрасит весь приход.А море в этот час морской травой играет:Обрывками плаща сирены здешних вод!Вот, рыбаки из П'oвоа[13] идут на ловлю…Я будто снова слышу их напевы,Молюсь, чтоб Бог привёл их под родную кровлю!О, где вы!

7

Одна из башен средневековой крепостной стены в Коимбре, она называлась Суб-Рипаш, впоследствии известна как башня Анту, одно из самых примечательных мест города. Здесь Нобре жил в октябре 1890 года в течение одной недели перед отъездом в Париж.

8

У моряков из приморского города Леса-да-Палмейра был обычай во время затянувшегося штиля призывать на помощь Святого Лаврентия, чтобы он послал ветер.

9

Мондегу – река на севере страны, её истоки – в горной стране Серра-да-Эштрела, она протекает через Коимбру, где учился поэт.

10

Поэма написана во время обучения в Париже – в Сорбонне.

11

«Ведьма падре» старая служанка одного священника в Леса-да-Палмейра. Она следила за домом падре, а также гадала на картах.

12

«Персевер'aнса» – испанский корабль, который разбился на скалах Лейшойш на Байша ду Мосу ночью 25 августа 1872 г. по причине плохой видимости из-за сильного тумана. Почти все моряки погибли.

2

Ну, слушай, Жорж, я покажу мою страну —Отважных моряков и белых кораблей!Вот рыбаки идут в рассвета желтизнуИз порта П'oвоа во глубь морских полей.Задором все полны!Весло вонзают так, что гнёт его вода,И ждут они волны,И миг уж близится, знай только, не зевай!Волна придёт, и все навалятся тогда,Проткнут её с натужным криком: «Ну, давай!»Ещё, ещё, а в'oды за кормой сомкнутся,Уже в открытом море – парус в небо взмоет(И знает Бог, судилось ли вернуться…)Надутый туго парус скорость вмиг утроит!Они, друг перед дружкой, словно мало места:Кто первый? Догони! А в небе дымка тает…О, чётки парусов под пальцами зюйд-веста,Литанию рыбачьих лодок он читает:«Сеньора Мёртвая нивеста» [13] Ол'a [14] , красавица! Простим твои ошибки!Что – орфография? Ты – из другого теста:Сродни летучей краснопёрой рыбке!«Синьёра Стража»!Ты – чайка, берегись: стрелок грозит в пути!Ты – чайка: лёгок ход, нетяжела поклажа,Лети!«Ты нам – апора»!«За нас молись»!«Вирнёмся скоро»!«Мы нищими звались»!«Звизда морей»!«По ветру, чёлн, биги»!«Вперёд, бадрей»!Как будто Богоматери шаги!«Сеньора Свет»! «Бежим искуса»!Маяк, похоже [15] …«Святая Матерь Иисуса»!Сияет тоже!«День всех святых»!«Мария Мадалена»!Орлы летают, в далях золотыхЧасовни высятся – то вздыбленная пена…«Сеньор и Покровитель моряков»!«Сеньора удручённых»!Всё те же шкиперы средь пенных гребешков:Бернардо Силва Мар[1] немолод, но силён,А сыновья среди сетей кручёных —В'aско да Гамы будущих времён…«Страдания святого Себастьяна»!«Крылами Ангел осенит»!«Святая Анна»!«Нас Бог хранит»!«Уходим с миром»!Челны, вас Бог хранит!Идите с миром!Сегодня в море Зе[2], ветрами продублённый,На той же лодке братья Ремелгадуш, ворчуны,А волны лепят на воде цветок зелёный,И пишут на цветке, как перьями, челны:«Войска и знаменитые бароны…» [16] Последний чёлн идёт!Он догоняет те, ушедшие вперёд….Как он летит, по ветру птицею гоним:«Уходим с Богом»!Идите лодки с Богом и вернитесь с Ним,Ведомые Христом по гибельным дорогам…Прощайте!

13

Нобре приводит названия лодок в написании малограмотных северных рыбаков, которые писали так, как слышали и говорили, не зная орфографии. К тому же здесь передано мирандское произношение, характерное для некоторых районов северо-востока Португалии.

14

«Ола» – восклицание, которое выражает приветствие, удивление и т. п.

15

Маяк Сеньоры да Луж (света) в гавани Дору.

16

Цитата из «Лузиад» Луиса де Камоэнса.

3

Ну, слушай, Жорж, я покажу мою странуПаломничеств и шествий!Марии наши! взгляд – и ты уже в плену!Ах, Боже упаси от пущих сумасшествий:Карамба! я сейчас их просто ущипну!Их станы схожи с лавкой ювелира [17] ,Манелов [18] лица вожделенье выдают!На них сокровища бухарского эмира:Тридцать монет на пальцах – руки в кольцах,А грудь – для тридцати златых сердец приют!Шнуры на шее, уши в серьгах-колокольцах!Пойдём же! Ты – Манел, виола на груди,Фанданго заиграй!Целуй, им нравится, прижми смелей к груди,Любую выбирай!Снимаем шляпы!Вот процессия, молчите!И балдахин плывёт под треск ракет,Смуглы и благородны кавалеры в свите,Идут, за шнур держась, и каждый разодет.Носилки высоки, украшены изрядно,Мне Башнями Давида кажутся они!Мария Долороза так нарядна!А управитель праздника за шествием следит.Смотри, грустят Мария и Господь одни:Марии смутен взгляд: куда она глядит?Вот ангелочки впереди!И ходят-то с трудом!Три годика всего, чуть только от груди!Невидимые руки понесут их вдаль,Так каждый человек своей судьбой ведом.Проходит в звёздах Ночь: и бархат, и хрусталь,(Как Та, что некогда легла над Иудеей).Вот – Солнце: жгучие глаза растопят лёд!Вот – полная Луна идёт аллеей!И лунный свет из глаз подобен серебру.И Кости та, вдали, Игральные [19] несёт,Но потеряет всё, начав игру.Несёт Венец Терновый с нежною улыбкойДитя, и нет шипов у этого цветка.А эта светится красой, живой и зыбкой,Ах, Губка с Желчью у неё горька!Но нет: её рука желчь обращает в мёд!И пчёлы вьются перед ней….А вот с Копьём в руке в процессии идётОдетый стражником, и кровь блестит на стали,И кровь с той Пятницы на стали не тускней…Вот и последний: Саван… Видишь, дале —Христово Тело, всё в крови от ран глубоких,От крови странно рдеет, словноЗакат на море средь утёсов одиноких…По Португалии Его несут любовно!Смотреть на это больно: грусть и свет…Какие раны! А зловонья нет…Процессия проходит, а гулянье длится.Народ одет и празднично, и скромно.Какой прилив людей! Сияющие лица!И струны северных виол рыдают томно,То душ их фадо, набожных и нежных.На шляпах – символ Торжества Святого.Опаловая пыль на фоне тростников…Царит Христос во Славе в небесах безбрежныхВ сиянье ореола золотого!Взывают трубы: будет бой быков!Идут тореро и ведут быков коровы [20] .А выкрики вокруг: Подарки и обновы!Бисквит от Маргариды! Чудные гитары!А вот – для ваших деток карамели!Зелёное вино – вас ждут кафе и бары!Чахоточный, у двери дома на постели,Взгляд из Другого Мира – испускает дух,А внучка веточкой лавровой машет:От умирающего отгоняет мух.Могильщик между девушек весёлых пляшет.Вот, выкрики слепого – Худого паренька с одной серьгой:«Несчастней нет слепого!»А этот, с искалеченной ногой!Зловоние… Скитается без крова…А тот, вдали, что прислонился к дверке, —Сплошная рана, хуже не бывает.Ступни, все в язвах, он пристроил на фанерке.Цветенье рака: солнце раздувает,Гангрена гасит. Жорж! Какая странная гвоздика…Гвоздики – прелесть – чтоб носить их в бутоньерке!О, георгины гноя, Иов – в пароксизме крика!Чахоточные, карлики, страдальцы!В горячке белой, в язвах, в чёрной яме слепоты!Распухшие ревматики – негнущиеся пальцы!А может, их сердца – прекрасные цветы!А вот – нагой в разорванных гамашах.Визгливые литании кликуш…Все просят милостыню ради душ Усопших наших.Зловонье! Униженья нет страшней!Отверженных и прокажённых рать…Вы, живописцы странной родины моей,Что ж не приходите её нарисовать?

17

в северных районах Португалии до сих пор жив обычай, согласно которому девушки на праздники (а невеста на свадьбу) надевают все свои золотые украшения.

18

Манелы – здесь Нобре делает распространённое в Португалии имя – «Мануэл» или в просторечии «Манел» нарицательным, как мы бы сказали «Иваны».

19

Игральные Кости – каждый участник процессии представляет какой-то символ, напоминающий о жизни Христа и о его распятии. Игральные кости – напоминание о том, как стражники на Голгофе разыгрывали право владеть хитоном Христа.

20

Быков, предназначенных для боя, ведут к месту праздника специальные коровы-поводыри.

Париж, 1891–1892

Между Дору и Минью

Непорочная[1]

Химера, Тень, о ты, парящая в эфире,Не знаю, где, но ждёшь меня ты в этом мире,Та, что нежнее кружев Валансьена,Под белыми покровами, как пена,У ног священника зардевшись от стыда,Однажды скажет мне тихонько: «Да!»И будет ростом – Башнею Давида,И не теряя женственного вида,Предстанет чёрным тополем, увитымЛозой с листом блестящим, глянцевитым,И будут локоны кистями винограда,Черны, как плащ вдовы, как горькая утрата.И будет шпаге та рука подобна,Что снег белейший пристыдить способна,И пальцы дивные – острей кинжала,Веретена серебряное жало.И будут груди – гнёздами – ларцами,Где спят мечты пушистыми птенцами,И будет рот, как яблоко граната,И стан воздушный – лунная соната,Он невесом как сон, летящий снег,Как облакам пригрезившийся бег.И на неё взглянув восторженно – несмело,Я вспомню горных коз на Серра-да-Эштрела…И будет так она естественна, как травы,Как горных горлиц в небе утреннем забавы,И будет доброты невиданной, небесной,И будет искренней, как радость в день воскресный,И воспоёт её вечерний соловей,И дальний благовест невидимых церквей,И будет свет струить всечасно сердце в ней,И будет лилии и льна оно белей,Что бабушка пряла на пряслице хрустальном…И снег, и белые цветы на платье бальном,И мельника мука, и самый свет ЛуныВ сравненьи с сердцем девственным – черны!Но на какой земле, сама того не зная,Меня та Башня ждёт, та Грёза неземная?Мне Фея – крёстная, пошёл я к ней узнать,В каких краях любимую искать.Та – палочкой своей сквозь шлейф туманаВела до королевства здесь, у океана.Скажите мне, юные девы,Чей образ так светит вдали?О, девушки, юные девыРодной португальской земли!И в этот светлый день!Ещё так рано, что жива ночная тень,И спящих птиц едва колышет ветерок,Моя невеста выйдет за порог.Прощально ветви закачаются, упруги,С улыбкой выйдет, затрепещут руки…И с нею мать, родные… Нянюшка однаДо двери проводив, застынет у окна,И слёзы фартуком утрёт под стук колёс,И будет так стоять, но не убудет слёз…И будут семь подружек при невесте:Семь юных девственниц, достойных этой чести,Из бедных, как они нарядами гордятся!Их матери в толпе глядят – не наглядятся…В Санта Ирии, во дворе церковномС почтением, всегда немногословным,Народ приходский будет ждать, а яО мелочах крестьянского житьяЗатею разговор и о дожде…Народ у нас – дитя, как и везде:Крестьяне, радуясь вниманию сеньора,И сами с «доктором» [21] разговорятся скоро,И будут прибавлять не раз к своим словам:«Храни Вас Бог, сеньор!», «Пусть Бог поможет Вам!»И у меня на сердце будет благодать.Но всё же Ангел мой не должен опоздать…И вот старик воскликнет: «День уже настал!»Но это не заря: сверкающий кристаллИзвестняков Санта Ирии пробуждая,Подобно дню, невеста выйдет молодая.И белая, вся в белом, света безгреховней,Покажется мне дальнею часовней.И скажет нам пастух ближайшего местечка,Что это от него сбежавшая овечка.И скажет дурачок Жуан, он наш сосед,Что это в январе рождённый лунный свет.И скажет мельнику рыбак, суров на вид,Что лодка у него так по волнам скользит.И мельник рыбаку шепнёт, присев на сланце,Что это мельница его кружится в танце.Но Ангел подойдёт к дверям во храм,И я, дрожа, похолодев, ей руку дам.И глаз её благословение приму,Через порог вступив во храма полутьму.И будет там Христос, и тихий свет лампад,И обвенчает нас Сеньор Аббат.И будет свадьба, и на торжествоПридут в деревне все до одного.Споют на свадьбе девушки села,И в песне честь невесте и хвала.И будут рокот кастаньет, и танцы, погляди!И тридцать золотых монет у каждой на груди.Невеста же сердечною улыбкойОтветит им сквозь окон сумрак зыбкий.И ночь накинет плащ, надвинет капюшон…И праздник будет завершён.И после, после Ангел будет отдыхать,Обняв её, заплачет с нею мать…И будут окна в сад у спаленки её,И пением ключа наполнится жильё,Ни звука более нигде: уснули поселяне.Задремлет Ангел мой, воде внимая, словно няне.Но как без Ангела горам и городку,Её утратив, как унять тоску?Я вновь к волшебнице, чтоб мне ответ дала:Ни разу ль палочка её не подвела?На небе три звезды – её ответ:Волшебной палочкой мне написала: «Нет!»Скажите мне, юные девы,Чей образ так светит вдали?О, девушки, юные девыРодной португальской земли!Наш Дом!Ах, крёстная, ты покажи, что будет в нём!И вижу: домик на холме, других не хуже:Весёлый, белый, безыскусственный снаружи,И чистоты тончайший аромат,Чтоб говорили: «Там живёт Сеньор Аббат!»Внутри же тени пусть сплетаются глухие,Рыдают залы в тишине от ностальгии,И мебель прежних лет, массивней, тяжелее,Стоит, мою тоску всегдашнюю лелея,(Чтоб о столетьях прошлых плакал дом и пел,В которых я родиться не успел).И за окном – прощальный свет, закат продлится,И Безнадёжная Мечта придёт молиться,И стареньких часов бой глухо раздаётся,Как будто сердце умирающего бьётся.И целый день – один я в этой кельеУ очага, где огненно веселье.Забыв про всё, не видя никого,Уйду я в размышлений колдовство.И буду думать, медиум печальный,Про Божий Замысел, высокий, изначальный,Возжажду знания на грани ведовстваО странствиях души в ночи, где плоть мертва.И духов призову, и в мёртвой тишинеОдин премудрый дух приблизится ко мнеИ будет говорить, со мною не лукавя…И в страхе все бегут, меня во тьме оставя.Но Непорочная войдёт – сама ЛунаОсветит залы – и воспряну ото сна.И за руку возьмёт, как малого ребёнка,А голос ласковый так будет литься звонко,И мне, дрожащему, на сердце мягко ляжет:«Ты не печалься», – Ангел скажет.И сострадания полна, и благостыни,Взойдёт на горы, спустится в пустыни,И пронесёт супружество сквозь годы,Сквозь мелочи досадные, невзгоды.И будет утешением скорбящимУчастием своим животворящим.И по субботам, в день для подаянья,Завёрнутая в звёздное сиянье,Всем будет помогать: слепым, увечным,Согреет их теплом своим сердечным,И тем ещё, кто на охрипшей скрипкеИграет и поёт о любящей улыбке,Про гибель кораблей в тумане и во мгле…И всем обиженным, кто ходит по земле…И эти праведные изберёт пути,Чтоб отмолить мои грехи, меня спасти!И будет зашивать, не тратя лишних слов,Дублёный морем, рваный парус рыбаков.Благословение очей её отнынеИх охранит от гибели в пучине.И в бурю страшную, печальна и чиста,Поставит свечи перед образом Христа,Молясь за души гибнущих на море,Сама свечой горя, слезой во взоре.А я уйду… с балкона слушать гром,При молниях писать трепещущим пером!И только в этом будет жизнь её…Во Имя, Господи, Пресветлое ТвоёВсё время посвящать делам богоугодным:Раздетых одевать, нести еду голодным,Давать убежище и утешать в печали,Чтоб в нашу дверь всегда несчастные стучали, —Такая жизнь под силу лишь немногим…И Бог: «Смотрите!», – скажет нам, убогим…И в меру сил моих ей буду подражать,И, поклоняясь ей, любить, как Божью Мать.И то, что было мне оставлено отливомОт детских снов, когда я был счастливым,Заполнится опять водой живой:Морским простором, вольной синевой.И будет Жанной д’Арк, услышавшей мольбу,Вознёсшей до своей – мою судьбу,Вливающей в меня огонь и силы…И будет рядом до моей могилы,И смерть найдёт, у гроба павши на колени,Чтоб вместе нам идти Долиной смертной тени…Но где же прячется она меж бурунами —Земля обетованная и знамя?Я Крёстную прошу: «Сомненья укроти:Смогу ли Непорочную найти?!»Та две звезды зажгла над синевой пруда:Волшебной палочкой мне написала: «Да!»Скажите мне, юные девы,Чей образ так светит вдали?О, девушки, юные девыРодной португальской земли!

21

«Доктор» – так уважительно именовался (да и теперь именуется) в Португалии человек, имеющий учёную степень, а также просто имеющий высшее образование.

Париж, 1891

Песня о счастье

Идеал одного парижанина

Счастье мне в руки – вот бы досталось!Кто мне пожалует то волшебство?Не перейти ни самую малостьЗа четверть века – вот, только всего…Жить без претензий, в доме белёном:Домик близ моря и в зелень одет.Морем дышать мне, бризом солёным,Жарил сардинки бы я на обед.Бог с ней, с удачей, денег не надо,Ренты доходной и ценных бумаг.Я б экономил: фрукты из сада,Много не тратил и жил себе так.Вечером шёл бы мимо колодца:Девушки смотрят мне нежно вослед…Кто-то из них так славно смеётся,Кто-то затянет и звонкий куплет.Не озабочен, прост и безгрешен,Вечно доволен я тем, что со мной.И получил бы, в жизни утешен,Царство небесное этой ценой.Что мне в таланте? Жить надо просто,Кто размышляет, тот – сам себе тать.Мне бы считать, хоть до девяноста,И не писать бы мне – только читать.Жёнушка, дети! Жизнь обустроить!Жёнушка-горлица, так весела!И не замедлит радость удвоить:Чтоб у голубки и дочка была.Счастьем бы светлым жизнь выплеталась!Только – проснёшься – и нет ничего!..Счастье мне в руки – вот бы досталось!Кто мне пожалует то волшебство?