Мельник ностальгии (сборник)
вернуться

Нобре Антонио Перейра
Шрифт:

Париж, 1894

Путешествия по моей земле

Смотрю на угольки в жаровнеИ вспоминаю, всё любовней,Деньки, когда я был юнцом;И счёт часам в мечтах теряю:Поездки [34] наши повторяюПо Дору[1] старому с отцом.Какие чудные вояжи!Сложив пожитки в саквояжи,С рассветом мы готовы в путь.– Прощайте! Коротка разлука,– Адеуш [35] ! – колокольцев звукаНу как теперь не вспомянуть?Катилась день и ночь карета,Звенела в переливах цветаОт света пьяная земля.О, Боже! Было всё так ново:И запах луга травяного,И лёт неспешный журавля.Тока и ветряки, сараиИ замки – всё в себя вбираю,Что мимо движется в окне..Пейзаж возвышенный и милый,Как чреву, что меня носило,Тебе обязан всем во мне.На проводах вблизи усадебЛюбились в месяц птичьих свадебИ трясогузки, и щеглы.А реки, тихие в долине,У моря пенились в стремнине,Гривасты, взбалмошны и злы.Под солнцем – злато кукурузы!Там пахарей пестрели блузы:Внеси навоз, добавь золы,Соху готовь, да помни сроки…На целине звучал далёкийПротяжный рёв: «Эгей! Волы!»Когда ползла карета в гору,Скрипя и жалуясь, в ту поруКрестьян встречали мы; чуть светПоднявшись, ждали у обочин.Я грустен был и озабочен,И долго им глядел вослед.Их облик робок и смиренен,Скорее жалок, чем степенен,Как с горечью я отмечал.Снимали молча шляпу или«Благословен Господь!» твердили,«Да славится!» – я отвечал.И мягко сумерки спадали,Ещё закатом рдели дали,И плакал ледяной родник.Кто Траз-уж-Монтеш[2] позабудет?Шум родника здесь жажду будит.Пробившись сквозь густой тростник.И вот – подъём на тракт Новелаш[3],Здесь толстый красный КабанелашВручал мне вожжи и при томШутил, что кони упросили:Со мной они довольны были,Я их не мог стегать кнутом.Гостиница за поворотом,Стремимся мы к её щедротам:Дом славный, звался он Казайш[4].Приветны доны Аны взоры:«Чего хотят мои сеньоры?»Бифштекс божествен, хлеб свежайш…«Садитесь, кушанья простыли».Ох, блюда вкусные, простые,Смеялось на столе вино,В часах кукушка куковала…Но Кабанелаш входит в залу:«Идёмте, в путь пора давно».Я видел, как на небосклоне,У португальской ночи в лонеСветило яркое зажглось,И светом предрекло бесстрастным:«Поэтом будешь и несчастным!»Так сказано, и так сбылось.Мой бедный Принц, о чём мечтаешь,В каких ты небесах витаешьПод сенью звёздного шатра?Или, рождённый трубадуром,Любовным мучишься сумбуром:Любови первой – грусть сестра…И вновь на землю тени пали,В плащах согревшись, люди спали.Бывают ночи так свежи…Я спать не мог, о, Бога ради!Ведь дальше, там, на Тровоаде [36] Порой случались грабежи!Разбойники! Мечта мальчишки!Плащ, пистолеты: всё, как в книжке,Я б путникам не угрожал,Зла против них не умышлял бы,А милостыней оделял бы,Подвешенной на мой кинжал.Что ночь – светлей луны сиянье,Под слёз её очарованьеКарета всё катилась в синь.И к полночи всенепременноВ село въезжали мы надменноПод звон бубенчиков: «Тлинь-тлинь».Наш дом среди большого садаСиял огнём, как для парада,Смущённо отступала мгла.Казалось, что со всей округиСбежались со свечами слуги,И бабушка с улыбкой шла.О, Иисус! Тут не до скуки!«Что за глаза, какие руки!О, Боже!» – слёзы из-под век…Объятия, вопросов мореИ восхищение во взоре,Как будто я здесь не был век.«Скажи, а как твои занятья?Хотела бы тебя видать я Учёным!Смог бы отдохнуть.Устал в своей Коимбре, бедный?Цветочек мой, худой и бледный!Уж не любовь ли нудит грудь?Пойдём-ка, отдохни с дороги», —И наставленье на пороге:«Смотри: со светом не уснёшь!»А в комнате в часы ночныеУютно, простыни льняные…О, запах льна, он так хорош!Вода для умыванья плещет,А всё во мне уже трепещет,Я мысленно стихи пишу.«Мой мальчик, помолись в постели,Свет не забудь же, в самом деле…»«Ах, бабушка, уже гашу!».Притворно, для родных, зевая,Я книзу проносил, скрывая,Гаррет [37] , о, страсть моя! Читал…Чуть погодя, мольба всё та же:«Цветочек, ты не слышишь даже!Свет погаси, ведь ты устал!»«Гашу, гашу!» – спешил с ответом,А всё читал; перед рассветом —Вновь бабушка: «Ответь, ты спишь?»Я спал, рассвет вставал, желтея,Мне снились тётя ДоротеяИ милый Жулиу Диниш [38] .О Португалия родная,Эпоха детства озорная…Я на чужбине всё сильней Люблю вас!Не имел наследства,Не знавший путешествий детстваИль бабушки – под стать моей!

34

Поездки в Сейшу и в Лиша в почтовой карете до создания железной дороги в Дору. Это путешествие начиналось в Порту рано утром, занимался извозом некий Кабанелаш.

35

«Адеуш» – прощайте.

36

Тровоада – место недалеко от Лиша, где, как говорили, порой разбойники нападали на проезжавших.

37

Алмейда Гаррет (1799–1854) португальский писатель и драматург, также был депутатом парламента и министром иностранных дел Португалии.

38

Жулио Диниш (1839–1871) – народник и бытописатель провинции, автор ряда романов из быта португальского города и его социальных низов. «Тётя Доротея» – персонаж из его романа.

Париж, 1892

Чёрные фиги

– О, вы, зелёные смоковницы, что плачутПо всем путям, людьми от века нелюбимы!И новобрачные под ваш шатёр не прячутЛюбви бесценный дар от нас, идущих мимо.– Зелёные фиги, зелёные фиги,Пускай говорит!Любовь ваши кроны у старенькой ригиВ эдем претворит!– Весь мир не терпит вас, от мала до велика,Пичуги гнёзд своих в ветвях у вас не вьют.И место, где вы есть, и сумрачно, и дико,И грязь, и лужи там, а вовсе не уют.– Одну посадите вы мне над могилой,Запомните ж вы!Пусть фиги чернеют, как траур унылыйУ бедной вдовы!– Ваш запах тягостен и вреден обонянью,Противен всем вокруг, и не о знати речь…Крестьянин, нос зажав, меж вас проходит раньюИ ввечеру он в печь – не вас несёт зажечь.– Ваш запах, как ладан (не знаю душистей!),Ну, как не ценить?Ах, если б для милой на тонком батистеЕго сохранить…– Костлявые, в тряпье зелёном и без кожи,К нам ветви тянете, а вид ваш озабочен…О милостыне вы нас просите, похоже,Как нищие, что ждут прохожих у обочин!– Ах, нищим подобны, и спины вы гнётеПод грузом плодов!Никто не подаст вам, вы – нищим даётеОт ваших трудов…– О, горе вам! гниёт упавшая лесина,И плотник не придёт использовать её.Для виселицы лишь подходит древесина,И вешают на ней презренное ворьё.– Ещё клеветы я глумливей, – о, Боже! —Не слышал досель!Из фиги хочу себе брачное ложе!…Потом колыбель.– Друзей у смоквы нет среди других растений…А капли чёрных фиг средь голизны видней, —Они, ведь, капли слёз всем ненавистной тени:Повесился он здесь в один из страшных дней!– Ах, чёрные тоже, на белом так чётки,Мне сердце пронзили —На скорбной Голгофе в руках Его чёткиСкользили, скользили…– Когда смоковницу откроет лунный свет,Нагую осенью, под нею лист опавший,Я вижу пред собой Предателя скелетОн плачет вечно тут, Учителя предавший.– О, вы, мои фиги, забудем досаду,Пускай говорит!Огонь ваш в камине, чарующим фадоПылает – горит…

Коимбра, 1889

Колокола

1

Колокола поют венчанье,Светло звучанье!Колоколов светло звучанье,Поют венчанье!Ах, девушка, красива и стройна!Глаза лучатся!Народ с восторгом шепчет: «То Луна,Её черты лучатся…»Когда с невестой, – как она стройна!Пойду венчаться,Народ у церкви скажет: «То ЛунаИдёт венчаться…»

2

Колокола звонят крещенье,Как стройно пенье!Колоколов так стройно пенье,Звонят крещенье!И окунают ангела в водицу,Водой омыть,И окунают ангела в водицу,Водой грязнить.Ах, крёстная, услышь, как, бедный, он кричит:Ты плач его уйми, утешь его, люби, —Потом утешит Смерть, а душу Бог призрит:О, не скорби…

3

Звон погребальный плывёт над Минью [39] Небесной синью!Звон погребальный небесной синью,Плывет над Минью!Мой ангелочек, какой нарядный!Гляди! Гляди!Из кожи туфли, расход изрядный,Гляди! Гляди!Телячьей кожи, расход изрядный,Гряди! Гряди!Пойдёшь в могилу, такой нарядный…Гряди! Гряди!

39

Minho (Минью) – район на севере Португалии.

4

И колокол зовёт к новене,Звук сокровенней.Звук колокола сокровенней,Зовёт к новене.О, девушки, в покое забытьяМолитесь!Литания о душах, как моя,Молитесь!О, Матерь скорбных, мой оплот средь бытия,Быть может, дочь ты дашь мне в час благословенный,Чтоб мог идущей с матерью её увидеть яВо дни новены…

5

К последнему причастью звонСо всех сторон.Доносится со всех сторонК причастью звон.Зажгите, люди свет в ночи,Зажгите!Пусть плачет в окнах воск свечи,Зажгите!Пронижут небо звёзд лучи,Зажжётся!Сейчас меж звёзд душа в ночиЗажжётся…

6

Чу, похоронный звон в предместье,Звонят все вместе,Колокола звонят все вместеВ одном предместье.Они лежат под образами.Сеньор! Сеньор [40] !Лежат с закрытыми глазами.Сеньор! Сеньор!Грущу о тех, кто молчалив под образами,Ах, рану ты мою не береди…С закрытыми глазами! С закрытыми глазами!И руки на груди.Вот, похоронный звон в предместье,Длин! Дланг! Длинг! Длонг!Колокола звонят все вместе,Длонг! Длин! Длинг! Длонг!

40

«Сеньор» – обычное в Португалии обращение к Богу.

Париж, 1891

Полная луна

Под влиянием луны

Вновь осень. Воды дальние горят:То солнца бриг пылает, умирая.О, вечера, что таинства творят,Что вдохновеньем полнятся до края.Дороги, как вода, вдали блестят,Текут они, как реки в лунном свете,А рек сереброструйный стройный лад,Как будто трасс причудливые сети.И чёрных тополей трепещет ряд:Шаль просят, чтоб согреться, у прохожих,А трясогузки так пищат! пищат!Справляя свадьбы в гнёздышках пригожих.Как благовонье, мелкий дождь душист,Так сладко ртом его ловить левкою!Невеста-деревце под ветра свистРоняет флёрдоранж, взмахнув рукою.Залётный дождик – гость из дальних стран,Давно безводье землю истощает.Гремит с амвона падре-Океан:О пользе слёз Луне он возвещает.Луна, в чей плен так сладостно попасть!Луна, чьи фазы помнят при посеве!На океан твоя простёрта власть,На женщин, тех, что носят плод во чреве.Магичен в полнолунье твой восход!Твой ореол – Поэзии потоки,Их, кажется, струит небесный свод:Смочи перо – и сами льются строки…Октябрьским вечером придётЛуна Сменить волшебным свет бесстрастный Феба.Изящества и прелести полна [41] ,Монашка вечная ночного неба.

41

В оригинале парафраза слов Квинтилиана о Горации: plenus est jucunditatis et gratiae – полный прелести и изящества (Quint. Inst.

Orat. 10,1, 96).

Порту 1886

Дон Неудачник

Добрый друг, о котором пою,Невезучим родня горемыкам,Он предчувствовал долю свою:Родился с горьким плачем и криком!Бедный мальчик, заранее зная:Удручённым покоя здесь нет, —Горько плакал, родных умоляя,Чтоб его не тащили на свет.Восклицая: «Уже озорство!Ну, и хват! Так и ждёт нахлобучки!»Акушерка без спросу егоПодхватила под белые ручки.Вырос он, увидал без труда:Проку в жалобах, в общем-то, мало…В меланхолию впал он тогда,И она его не оставляла.Страсть любовная грянула грозноИ сразила его наповал.Суицидом он бредил серьёзноИ луне обещанья давал.Был в Коимбре однажды обед.Пьют студенты, витийствуют в раже!Он вина обоняет букет,Но не пьёт, ну, ни капельки даже!Да, подобного нет сумасброда:Он не ел, и не спал, и не пил.Он – наследник великого рода,От семьи – и аскеза, и пыл.Приходил в дом игорный, сеньоры,А друзей там его – без числа.– Ах! Он сглазит! – шептали партнёры.Так и было: им карта не шла.Как-то в мае приспела пора:Проводили призыв ежегодный.Он приехал, но все доктораПишут: к армии он непригодный.От несчастий уставший тогдаСтал он странствовать – в пику кручине,Но сходили с путей поезда,Пароходы тонули в пучине.Он спасался на шлюпке… Сердит,Бог морей всё ж карал по-хозяйски,То канал де Ла-Манш подтвердитИ сиятельный рыцарь Бискайский.Будь экзамен, будь конкурс какой —Средь последних всегда, бесталанный!И, вконец замордован тоской,Одержим стал он манией странной.Вот к примеру такой анекдот,Сами черти в насмешку внушили:Будто все, кто в деревне живёт,Погубить его разом решили.Он хитёр, не попал в западню,Значит, способы будут другими.И теперь ему дважды на днюВ воду яд подсыпают, как в Риме.Что же делать? Он рыб достаёт:Пусть поплавают прежде в кувшине!Живы рыбки – без страха он пьёт, —Только эдак и дожил доныне!Как наивны его миражи…Ну, давайте рассудим толково:Вы-то сами, мои госпожи,Вы смогли бы любить вот такого?Ум живой и всегда увлечённый,хоть и помнит, что всё – суета,Он теперь на земле освящённойИщет мощи Исуса Христа.Вы, сеньоры, пускаетесь в свет,Может, встретите вы горемыку:Просьбу вспомните, важный предмет:Земляку передайте привет…Бедный Шику, мой друг! Бедный Шику[1]!