Точно также обстояло дело с божественной троицей, непредставимой для монотеистов, но близкой представителям политеизма.

Отцы церкви непрерывно перекраивали христианство, последовательно отделяя его от иудаизма, запрещая сомнительные евангелия, «охристианивая» иудаистские праздники и т. д. Они не рискнули только убрать родословную Иисуса, не игравшую для религии теперь никакой роли и даже противоречащую ей, поскольку родословная Иосифа, который теперь не был отцом Иисуса, не имела к Христу никакого отношения.

Проблемой любого мировоззрения является попытка тотального объяснения мира. Однако, как мы знаем, мировоззрение является мимом, который противится любым изменениям. Обслуживающая мим бюрократия должна непрерывно изменять его, чтобы он соответствовал текущему моменту, что противоречит природе мима.

Огромное влияние на эволюцию мимов оказало изобретение письменности. Записанный мим можно сравнить с вирусом, способным сохраняться сколь угодно в неактивной форме и просыпающимся к жизни в подходящих условиях. Письменность обеспечила мимам существенно лучшую возможность сохраняться и распространяться. Одноко она также снизила возможность мутации мимов, поскольку всегда можно было обратиться в исходному варианту. Но если в бесписьменном варианте мимы мутировали чересчур быстро, то записанные не желали меняться вообще. Возвращение к оригиналу, невозможное для других репликаторов, не улучшала, а снижала шансы многих мимов на выживание и распространение. Мимы перестали идти в ногу с меняющейся социальной жизнью.

Ни одной религии мира не удалось добиться полного соответствия текущему моменту, они всегда несколько от него отставали. Это было не очень страшно, пока главный соперник религии — наука — находился в руках религиозной бюрократии и кое-какие новые знания можно было несколько ретушировать и препятствовать их распространению. Но в некоторый момент наука начала практиковаться не только жрецами, но другими членами общества. И это было началом конца религии, понимаемой как мировоззрение.

Как всеохватывающее мировоззрение — а каким ещё мировоззрение может быть? — религия исчерпала себя к началу девятнадцатого столетия. Во времена эпохи Просвещения её позиции были подорваны или ослаблены во многих областях, а прогресс науки в девятнадцатом столетии практически поставил точку на религии как на мировоззрении. Это относится, правда, только к христианству и иудаизму. Прочим мировым религиям повезло в этом отношении больше, они продержались в ранге мировоззрения ещё сто-сто пятьдесят лет.

Лишение ранга мировоззрения отнюдь не означало исчезновение религии как таковой. Девятнадцатый век вызвал к жизни новый тип мимкомлекса — идеологию.

Идеологические мимы были уже не столь всеохватывающими, как мировоззренческие. Они практически оставили на произвол мима науки научные вопросы и в этой области только контролировали деятельность учёных и цензурировали полученные ими результаты. Кроме понижения статуса религии до уровня идеологии девятнадцатый век произвёл на свет ещё и два идеологических мима, оказавших роковое влияние на население всей планеты. Это были мимы национализма и коммунизма.

Оба мимкомплекса основывались на миме «мы и они». Мим национализма существенно проще, понятнее и не не требует никакого, даже школьного образования, чтобы инфицировать человека. Он создаёт иллюзию псевдообщности людей просто на основе национального признака, который с девятнадцатого века становится главной характеристикой человека. До этого такой характеристикой была принадлежность к той или иной религии, этническая же принадлежность играла подчинённую роль.

В начале девятнадцатого столетия в Европе была проведена уникальная процедура по определению национальности населения. К основной, или «титульной» (как принято говорить в Прибалтике) национальности было приписано всё население страны, придерживающееся ведущего вероисповедания и говорящее на основном языке страны. В результате немцы, проживавшие в Эльзасе и Лотарингии стали французами, а французы и голландцы, проживавшие в Германии, немцами. При определении национальности на тот момент в Германии никого не смущало, что половина населения страны носит фамилии явно славянского происхождения. Однако после определения национальности сменить её стало практически невозможно.

Поскольку мимкомплекс национализма основывался на миме «мы и они», для его существования необходимы были враги, борьба против которых могла бы сплотить нацию. Должно было существовать две группы врагов — внутренние и внешние. Внешние враги традиционно назначались государством. Внутреннего врага национализм унаследовал от мима религии, им стали в Европе и Америке евреи. Особенно повезло с внутренними врагами России, в которой, благодаря многонациональному составу, всегда можно было добавить к евреям тот или другой народ. Напротив, Япония, в которой евреев не было, была вынуждена в качестве суррогата поставить в положение евреев корейское меньшинство в стране.

Мимкомплекс национализма успешно развивался в девятнадцатом столетии и достиг своего апогея в начале двадцатого века, равно как и входящие в него мимы антисемитизма, патриотизма, великодержавного шовинизма и т. д. После поражения фашистских режимов во второй мировой войне национализм вовсе не исчез и даже не был осуждён. Он успешно существует и процветает и поныне в самых что ни есть демократических странах.

Мим национализма был настолько силён в начале прошлого столетия, что в отдельных странах к нему попыталась пристроиться католическая церковь. Так, например, в Венгрии эта церковь явилась инициатором расистских антисемитских законов, которые были приняты в этой стране ещё в начале двадцатых годов, задолго до принятия подобных законов в фашисткой Германии. Во время войны венгерские католические священники благословляли (буквально!) расстрел евреев, проживавших в гетто. В настоящее время подобное же происходит во многих мусульманских странах.

Мим коммунизма также основывается на существовании двух групп врагов. К внутренним врагам относились представители буржуазии, к внешним — все прочие капиталистические страны. Если внешние враги всегда были в наличии, то с внутренними дело обстояло хуже — эффективная государственная бюрократия быстро их уничтожала. Партийные враги, заменившие «буржуев», тоже были в ограниченном количестве. Даже предпринятая Мао беспрецедентная попытка воссоздания внутренних врагов не обеспечила достаточного их количества на протяжённый период.