Всё это принуждало коммунистический правителей идти проверенным путём и выдвигать евреев на «почётную» роль внутреннего врага, слегка прикрасив антисемитизм антисионизмом. Это было нелегко в странах Варшавского договора, поскольку в некоторых из них после войны евреев почти не осталось. Так, к концу существование ГДР в стране проживали по разным данным от 500 до 1500 евреев. С подобной же проблемой конфронтируют многие мусульманские страны, в своё время «необдуманно» избавившиеся от евреев и вынужденные поэтому добавлять к врагам христианские меньшинства либо даже мусульман другого религиозного направления.

Идеологические мимы также имеют собственные бюрократии — политические партии. В случае победы партии, придерживающейся одной из вышеназванных идеологий, государственный режим быстро превращается в диктатуру, а партийный аппарат сливается с органами государственного управления. Особенности диктатуры в каждой отдельной стране при этом диктуются глобальным локальным мимом, о котором мы уже упоминали.

Двадцатый век не принёс новых идеологий (что, может быть, и к лучшему). В современных западных странах идеология в настоящее время представляет собой смесь религии и национализма, приправленную в различной степени наукой. Вместе с тем, мы наблюдаем повсеместно «тоску по мировоззрению», борьбу мимов, стремящихся занять свободную нишу. Наука, к сожалению, всё ещё не может стать всеобщим мировоззрением — как говаривал классик: «низы ещё не готовы» («верхи», впрочем, тоже). Поэтому борьба идёт между имеющимися идеологиями. На данном этапе доминируют радикальные направления религии вкупе с национализмом.

Особого развития эти радикальные мимы достигли в Америке и на мусульманском Востоке. В странах «победившего ислама» подобные мимы продуцируются религиозной бюрократией и поддерживаются бюрократией государственной. В Америке превалируют секты харизматических лидеров. От официального христианства в них мало что остаётся, но присутствуют абсолютная дисциплина, тотальный контроль и добровольный отказ членов секты от какой-либо ответственности за свою жизнь.

Все эти мимкомплексы характеризуются гипертрофированным мимом «мы и они», при этом за «они» не признаётся даже право на существование. Уровень ненависти ко всему, что не «мы», настолько высок, что не предполагает какого-нибудь компромисса с противниками вообще, переговоры с ними поэтому бессмысленны и безнадёжны. Носители этих мимов — братья по ненависти. Неважно, что или кого ненавидеть — христиан, дарвинизм, иудеев, врачей, делающих аборты, гомосексуалистов, писателей или карикатуристов, империалистов или коммунистов, учёных или атеистов, суннитов или шиитов. За такую ненависть и жизнь отдать не жалко.

И отдают…

Более шестидесяти пяти процентов американцев принадлежат к так называемым неортодоксальным конфессиям (сектам). Родни Старк и Роджер Финке предприняли попытку объяснить подобную склонность жителей североамериканского континента с позиций экономикса и рассматривали секты как успешные предприятия. При этом они пришли к выводу, что для успешного функционирования религиозного предприятия оно должно обязательно основываться на сильнейшей ксенофобии (опять поршневские «мы и они»). Кроме того, процедуры принятия в секту и выход из неё должны быть необычайно затруднены (иначе сектанты не будут ценить принадлежность к религиозной группировке). Необходимо также требовать от членов секты как можно больших денежных взносов, чтобы продаваемый сектами товар — успешная загробная жизнь — имел наибольшую привлекательность, поскольку чем больше человек вкладывает во что-то, тем больше он это ценит (Rodney Stark, Roger Finke, Acts of Faith: Explaining the Human Side of Religion, 2000) [72] .

Существуют и более «мягкие» вариации нового мировоззрения. Обычно эта мешанина из мистических и псевдонаучных идей, обильно сдобренная суевериями. Характерная особенность жертв всех мимов, претендующих на звание «нового мировоззрения» — полная закрытость к опыту. Все эти мимы обладают одним и тем же дефектом — они неспособны к мутации. Мимы, которые не могут приспособиться к изменениям окружающей среды, опасны для человечества, поскольку готовы пожертвовать своими носителями, лишь бы не изменить своего содержания.

Как бы ни стремились репликаторы продлить своё существование, они тоже невечны. Через определённое время они теряют способность приспосабливаться к изменениям окружающей среды — мутировать — и погибают. Особенно легко распознать стареющим мим в организациях: как только там начинают уделять чрезмерное внимание дисциплине и при этом моббинг набирает всё большую силу, так можно говорить о верных признаках приближающейся смерти организационного мима. Если вас вызывают к начальнику из-за двухминутного опоздания — пора подумать о новом месте работы. Ваша фирма либо разориться, поглотится конкурентами, либо будет закрыта вышестоящими органами. Работать в агонизирующей организации очень неприятно и неполезно для здоровья.

На уровне государства организационные мимы дряхлеют одновременно с идеологическими. Проявлением этого одряхления является ограничения свободы граждан в любых областях. Однако традиционно данные мимы производят запреты, касающиеся сексуальной жизни граждан. Например, запрещаются аборты или наоборот, власти требуют ограничиться только одним ребёнком. Супружеская неверность может наказываться смертью и т. п. В истории человечества можно найти бесчисленное количества подобных примеров. Жить в агонизирующем государстве очень неприятно и неполезно для здоровья.

Являются ли мимы, возникшие на основе базисного мима «мы и они», имманентными для человечества? Присущи они нам изначально или они возникли совершенно случайно?

По нашему мнению, альтернативы организационным мимам нет. Абсолютная демократия, царящая у хадза, возможна лишь у охотников-собирателей. Развитие отношений собственности неизбежно приводит к развитию организационных мимов, усложнению структуры общества, насилию как средству управления.