После взлета и набора высоты наша группа вышла на соседний аэродром: ждем, что сейчас взлетят и подстроятся к нам истребители сопровождения.

Сделали один круг - «лавочкины» не взлетают, сделали второй - их все нет. А время не ждет… Тогда Деркачев становится на курс и летит к цели без прикрытия истребителей, Это была его первая ошибка. Второй ошибкой оказался ничем не оправданный заход на цель с юго-запада; группе пришлось пролететь через весь укрепрайон, прикрытый мощными средствами противовоздушной обороны. Не удивительно, что над пинией фронта нас встретил шквал огня, через который мы пробились с большим трудом только благодаря умелому маневрированию. Когда под нами оказалась южная окраина Сольнока, а до цели оставалось около восьми километров, огонь зенитной артиллерии внезапно прекратился.

–  Командир, - докладывает Миша Горбунов, - в воздухе истребители противника!

Посмотрев назад, я увидел до двадцати «фоккеров».

–  Держись, Миша, сейчас будет жарко!

Немецкие истребители, видимо, поделили между собой нашу шестерку и принялись методически избивать. [119]

Слышу взволнованный голос Миши:

–  Командир, одного сбили!

Я подумал было, что сбили «фоккера», но, оглянувшись, увидел, что сбит самолет Лапинского, а прямо над городом зависли два парашютиста: пилот и воздушный стрелок Бабайлов.

Впереди - мост, наша цель. Атакуем пятеркой, но разрушить мост нам не удается: «фоккеры» атакуют беспрерывно. В какой-то момент Мише Горбунову удалось сбить одного из них.

Мы уже повернули на юго-восток, к линии фронта, когда Миша доложил:

–  Командир, Кралькина взяли в тиски!

Довернув свой самолет немного вправо, я увидел, что к Кралькину приближаются два стервятника: один сверху сзади, другой снизу, тут же отдал команду:

–  Виталий, маневрируй!

Если бы он в этот момент бросил свой самолет в сторону, то сбил бы прицел «фоккеров» и остался невредимым, но, видимо, он не услышал меня. Так или иначе, только оба «фоккера» с дистанции метров в 150 одновременно открыли огонь по Кралькину. Самолет взорвался и развалился на куски.

Я следил за падающими обломками, надеясь увидеть парашютистов, но так и не дождался…

Прямо под собой я разглядел аэродром, а на нем до полусотни бомбардировщиков и истребителей. О существовании этого аэродрома мы не знали, за что и поплатились: ясно, что этот район охранялся фашистами с особой тщательностью.

Сердце у меня сжималось от горя, я мысленно прощался с Виталием Кралькиным, одним из самых близких моих друзей, как вдруг услышал:

–  Командир, Зубова подбили!

Смотрю, у самолета Зубова огромная пробоина в фюзеляже. [120]

«Ну уж нет, гады!-стиснув зубы, подумал я, взглянув на снующих вокруг Зубова вражеских истребителей.
– Не дам вам добить Виктора!»

Передаю по радио Деркачеву:

–  «20-й», я - «21-й», уменьши скорость: надо спасать Зубова.

Пропускаю Зубова вперед и чуть выше его маневрирую «змейкой», увертываюсь от «фоккеров», и вместе с воздушным стрелком отбиваем их атаки от Зубова и впереди летящей пары.

«Фоккеры» предприняли атаку снизу. Один из них, нацелившийся на самолет Зинченко, промахнулся и выскочил впереди него. Зинченко не растерялся, успел взять его в перекрестие прицела и нажал на гашетки пушек и пулеметов. «Фоккер» загорелся и свечой врезался в землю.

За линией фронта наши зенитчики отсекли от нас преследователей, им пришлось вернуться на свою территорию. Все наши машины оказались продырявленными, а у самолета Зубова, едва он приземлился, отвалился хвост.

Настроение было угнетенное. Я не мог понять, почему капитан Деркачев, опытный боевой командир, хороший ведущий групп, смелый и решительный, в этом полете допустил ряд ошибок: не проанализировал как следует наземную и воздушную обстановку, средства противовоздушной обороны противника, характер цели, способ ее уничтожения, направление подхода к цели и ее атаки, не дождался истребителей прикрытия…

С такими мыслями пришел я на полковой разбор боевых действий за 23 октября. Этот разбор проходил, как никогда, бурно, было высказано много разных мнений, но в конце концов все пришли к выводу, что порыв души с его неодолимой жаждой победы надо сочетать с велением разума, что необходимо подчиняться не только чувству, но и трезвому, дальновидному расчету.

Через два дня после гибели Кралькина я выполнял воздушную разведку на шоссейных и железных дорогах от [121] Сольнока на Цеглед. Моим ведомым был летчик 1-й эскадрильи младший лейтенант А. Н. Доценко. Нас прикрывали четыре «лавочкина». На этот раз полет оказался весьма удачным: мы не только сфотографировали заданные объекты, но на одной из железнодорожных станций подожгли два состава; не только обнаружили аэродром, но, воспользовавшись тем, что наше появление было для немцев полной неожиданностью (они не успели ни поднять на воздух дежурных истребителей, ни открыть зенитный огонь), подожгли на стоянке три вражеских самолета.

–  Это им за Кралькина, за других наших товарищей!
– сказал я Мише Горбунову.
– Так сказать, задаток, завтра они получат сполна…

Назавтра обнаруженным нами аэродромом занялся братский - 130-й гвардейский ШАП нашей дивизии. Штурмовики уничтожили большое количество «мессеров», но и сами не досчитались нескольких самолетов…

С начала Ясско-Кишиневской операции наша 2-я эскадрилья потеряла почти половину своего летного состава. Бесконечно жаль славных боевых друзей - Кралькина, Соболевского, Житникова и других моих товарищей, о которых всегда вспоминаю с душевной болью и о которых хочется сказать словами поэта Сергея Острового: