Пять фашистских танков пылают внизу, а мы делаем второй заход: штурмовики один за другим с ревом проносятся над полем боя, поражая цель из пушек и пулеметов…

Еще одна - последняя - атака. Боеприпасы полностью израсходованы, цель уже не видна из-за дыма и пыли.

Командую:

–  Я - «21-й», кончаем работу, сбор группы!

Выполняю отворот вправо, потом - влево с набором высоты в восточном направлении. На этой петле все самолеты группы, догнав, пристраиваются ко мне.

–  «Беркут», я - «21-й», работу закончил, - докладываю я.

«Беркут» - это позывной генерала Толстикова - командира штурмового авиакорпуса 3-го Украинского фронта, находящегося на наблюдательном пункте переднего края наземных войск. [131]

В ответ слышу:

–  «21-й», я - «Беркут». Работали отлично. Всем объявляю благодарность!

Как обычно, отвечаю за всю группу:

–  Служим Советскому Союзу!

С чувством исполненного долга возвращаемся домой: хорошо помогли нашим ребятам из наземных войск. Единственно, что меня заботило, - это судьба подбитого самолета.

Вернувшись на свой аэродром, выяснил, что с боевого задания не вернулся экипаж майора Золотухина. Я надеялся, что ему удалось совершить вынужденную посадку на нашей территории и он скоро появится в полку.

Но в полку через два дня появился только его воздушный стрелок И. А. Поганов. Он рассказал нам, что случилось с экипажем.

Майор Золотухин был ранен еще при подлете к цели. Одновременно вышло из строя переговорное устройство. Золотухин, превозмогая боль, на первом заходе держался в строю и нанес удар по врагу. На повторном заходе он вел самолет без противозенитного маневра - в машину попал второй снаряд и повредил правую плоскость. Золотухин вышел из строя группы и, теряя высоту, полетел на восток, к дому. На высоте примерно метров 300 самолет внезапно перевернулся через правое крыло и рухнул на землю вместе с летчиком. Стрелка же в момент переворота выбросило из кабины, он успел раскрыть парашют и благополучно приземлился на территории, занятой нашими войсками…

* * *

Окруженная в Будапеште вражеская группировка располагала большим количеством артиллерии и минометов. В задачу авиации входило подавление минометного и артиллерийского огня противника, мешающего продвижению наших наземных войск.

Когда начались уличные бои в Будапеште, нам приходилось [132] наносить удары по точечным целям, иной раз это был какой-то определенный перекресток, отдельный дом, а то и часть большого здания, если оно служило прибежищем для фашистов. Об этом становилось известно путем личного контакта командиров авиационных полков с командирами и штабами стрелковых, танковых и артиллерийских частей. Участие в уличных боях требовало от нас, штурмовиков, поистине снайперского удара; прежде чем нажать на кнопку «сброс бомб», пустить в ход реактивные снаряды или открыть огонь из пушек и пулеметов, надо было полностью удостовериться, что не ударишь по своим.

В ожесточенных кровопролитных боях наши войска освободили восточную часть города - Пешт и вышли на Дунай на всем его протяжении. Продолжались упорные бои в западной части города - Буде и на внешнем кольце окружения.

Мне было поручено в составе звена нанести бомбоштурмовой удар по железнодорожной станции в Буде, где, по данным разведки, шли какие-то разгрузочные работы. Для этого решили использовать трофейные 250-килограммовые бомбы: пусть враги испытают их на собственной шкуре.

И вот мы уже над городом. Пешт, уже несколько дней как освобожденный, виден как на ладони: тут прекратились пожары, еще недавно сильно нам досаждавшие, потому что дым и копоть поднимались до шестисот метров, ухудшая видимость и мешая нашей работе.

Вижу очень красивое здание венгерского парламента, для нас, летчиков, это - прекрасный ориентир. Мысленно прокладываю линию на северо-запад от этого дворца, в двух километрах от него - моя цель, но Буда по-прежнему горит, и во мгле пожарищ земля видится смутно.

Снижаюсь до 900 метров, внимательно вглядываюсь. Так и есть: под нами железнодорожная станция, можно различить два длинных состава без паровозов, несколько [133] автомашин и людей, разгружающих вагоны. Подаю команду:

–  Приготовиться к атаке!
– и почти сразу же: - В атаку за мной!

Перевожу самолет в пологое пикирование и теперь уже ясно вижу: из вагонов на военные грузовики перегружаются какие-то ящики, похоже, что это боеприпасы.

Высота 500 метров, пора… Бросаю бомбы и вывожу машину в горизонтальный полет.

Внезапно мой самолет подбрасывает с такой силой, что я ударяюсь головой о фонарь кабины - да так, что темнеет в глазах. Мне показалось, что в самолет попал снаряд и сейчас он развалится на части. Но нет, полет продолжается нормально. Я развернулся в сторону Дуная и смотрю на цель, чтобы зафиксировать попадание наших бомб и результаты налета.

Что такое? Сквозь облака дыма и пыли вижу развороченный пустырь: ни станции, ни вагонов, ни грузовиков, ни людей… Стало понятно, почему так подбросило мой самолет: в вагонах были взрывчатка и боеприпасы, их разрушительная мощь, разбуженная нашими бомбами, в буквальном смысле слова смела с лица земли железнодорожную станцию и все, что при ней находилось.

На другой день, во время воздушной разведки, в районе Таты мне показалась подозрительной та ярость, с какой набросились на нас немецкие зенитки - это была сплошная стена огня.