Воспользовавшись этим, немецкая пехота вновь поднялась в атаку. За ней двигалось свежее подкрепление на бронетранспортерах. Подпустив их на близкое расстояние, танкисты вновь двинулись в гущу наступающих. Однако силы были слишком неравны: на каждый наш танк приходилось три-четыре орудия врага, и все три танка в конце концов были подбиты.

Несколько раз стороны сходились врукопашную и несли обоюдно немалые потери. Гитлеровцы то отступали, то лезли напролом, тесня наши подразделения к восточной окраине села. Капитан Горелов вынужден был вновь обратиться к комдиву с просьбой разрешить остаткам полка вырваться из окружения. Полковник Широбоков, державший нас с генералом Фекленко в курсе событий, происходивших в Киянке, получил от комкора указание вывести 80-й полк из боя в северном направлении, где уже развернулись и заняли оборону мотострелки 43-й танковой дивизии. Имея в виду это обстоятельство, он дал разрешение Горелову прорываться на Коростень. Командир полка бросил в бой последние свои танки: три Т-34 и четыре БТ-7. Все подразделения полка устремились к дороге, что вела из Киянки на север. В самый разгар рукопашного [204] боя, когда капитан Артемьев, высокий, могучего сложения командир, лично уничтоживший девятерых гитлеровцев, повел свой батальон в контратаку, из укрытий выскочили все семь танков во главе с командирским Т-34 капитана Горелова.

Гитлеровцы дрогнули. А вдоль цепи нашей пехоты пронеслось известие: погиб капитан Артемьев. Эти слова словно подхлестнули танкистов. Их натиск был решительным, фашистские солдаты попятились. Эвакуировав на машинах раненых и тела погибших, полк вырвался из вражеского кольца и продолжал сражаться. Лишь с наступлением ночи наши бойцы оставили село, чтобы соединиться с остальными силами дивизии...

9 июля танковые части 3-го моторизованного корпуса гитлеровцев захватили Житомир. С этого дня враг особенно настойчиво стремился не только прорваться к Киеву, но и окружить и уничтожить войска 5-й армии, досаждавшие ему активными действиями.

Ночью, когда в штабе дивизии стали известны подробности действий личного состава 80-го танкового полка под Киянкой, полковник М. В. Широбоков, как ни тяжело у него было на душе, решил поехать в полк, чтобы поговорить с бойцами, подбодрить их.

Танкистов он застал за ужином. Но к еде никто не притрагивался — все жадно пили горячий чай, пили очень много, утоляя дневную жажду. Попотеть танкистам пришлось основательно: за один только день их гимнастерки задубели от соли.

Комдив присел на скамью, сколоченную из неструганых досок, и приказал подать ужин. Повар забеспокоился, начал искать миску получше, нашел наконец, положил горку гречневой каши с куском мяса, полил соусом и подал комдиву.

— Доброго аппетита, товарищ полковник. Каша сегодня горячая, да вот ребята того... Не очень ее жалуют. Даже обидно...

Широбоков зачерпнул полную ложку каши, она и впрямь была хороша.

— Молодец, сынок. Умеешь стряпать. Такую кашу при царе только гвардейцам подавали.

Танкисты притихли, наблюдая, с каким аппетитом ест командир дивизии, и помаленьку сами принялись за еду более энергично. Догадавшись, что полковник не зря пришел на кашу в отличившийся и заметно поредевший в [205] бою за Киянку батальон Артемьева, повар взял да и спросил, чтобы поддержать разговор:

— А много было у царя этих гвардейцев?

— Да нет, дорогой, не очень. Туда ведь отбирали придирчиво: высоких и чернявых — в Преображенский полк, русых да широкоплечих — в Семеновский, а курносых, как ты, — в Павловский.

Танкисты заулыбались, повеселели.

— А почему курносых именно в Павловский? — не унимался повар.

— Так ведь Павел, император всея Руси, курносый был. А полк был назван в его честь.

— Товарищ полковник, а вот нашего капитана Артемьева куда бы определили?

Широбоков одобрительно взглянул на смышленого паренька и с удовольствием ответил:

— Таких богатырей, как ваш покойный комбат, брали в кавалергардию.

— Вот это да! — восхищенно произнес повар. — Полк солдат — и все в нашего комбата! Вот бы фрицам от таких богатырей досталось!..

— А они и сегодня получили хорошую порцию, — произнес комдив и одобрительно оглядел повеселевших танкистов. — Действовали, я бы сказал, не хуже гвардейцев. А коли дрались лихо, должны по-гвардейски и подзаправиться, чтобы не портить настроение повару. Зря он, что ли, старался?

Танкисты заулыбались, споро закончили ужин, а кто-то даже заметил:

— Хороший аппетит бою не повредит...

— Вот это верно, и сказано кстати, товарищ Ковалихин, — похвалил командир дивизии худенького лейтенанта. — Вам каша тем более не повредит. От нее и рост, и вес прибавляются. А то ведь в прежние времена вас взяли бы только в матушку-пехоту и то в какую-нибудь тыловую службу. Так-то!

И опять танкисты рассмеялись, хотя они, а комдив Широбоков тем более, знали своего отважного лейтенанта, командира танкового взвода, как самого смелого и находчивого танкиста, не уступавшего, несмотря на рост, ни Артемьеву, ни даже прославленному командиру полка Горелову. В Киянке его танк уничтожил три вражеских орудия, семь мотоциклов, два бронетранспортера. За мужество [206] и отвагу, как и многие другие воины 80-го полка, лейтенант Ковалихин был представлен командованием к ордену Красной Звезды. Об этом и сообщил комдив Широбоков. Свою награду герой получил месяцем позже. Ордена Красного Знамени был удостоен командир полка капитан Горелов. А капитана Артемьева наградили посмертно орденом Ленина.

Комдив посмотрел на часы и этим дал понять: пора за дело. Танкисты разошлись, а Широбоков с Гореловым обсудили еще некоторые вопросы подготовки полка к боевым действиям...

Через четверть часа мы с генералом Фекленко приехали на КП к полковнику Широбокову. Он доложил о состоянии частей дивизии. Танков оставалось не более 20, не считая тех нескольких Т-34, которые вот-вот должны вернуться в строй после ремонта. Личного состава хватало на укомплектование в каждом полку одного сводного стрелкового батальона. В мотострелковом полку осталось два батальона двухротного состава, в артиллерийском — два дивизиона по три трехорудийных батареи, а всего — 18 стволов.