С этими мыслями он пришел на самолетную стоянку, где Тимохин вместе с механиком по вооружению подвешивал бомбы. Увидев Белоусова, штурман доложил: [89]

–  Товарищ командир, на корабле заканчивается подвеска бомб.

–  Продолжайте, - сказал Белоусов и заметил про себя: «А все-таки штурман-то, видать, старательный».

Вскоре экипаж занял свои места в кабинах, и по сигналу двух зеленых ракет капитан начал рулить на старт. Взлет был в направлении на высокую сопку, и с земли казалось, что самолет вот-вот зацепит за низкорослый тундровый лес. Но корабль уверенно шел вверх, набирая высоту.

Полет до района цели прошел молча: ни штурман, ни радист не подавали голоса. Белоусов сам хорошо ориентировался, замечал знакомые сопки, озера и был доволен, что штурман точно ведет самолет. Неожиданно Тимохин подал сигнал.

–  Я думаю, заходить на цель надо с юго-востока, - начал штурман.

–  Почему?
– спросил Белоусов.

–  Там возле железной дороги большое озеро. Оно облегчит нам выход на аэродром.

–  Если так лучше, будем заходить с озера, - согласился командир.

Через минуту-другую опять голос штурмана:

–  Курс на цель триста двадцать, скорость полета двести восемьдесят, снос влево - десять.

–  Понятно!
– ответил Белоусов и подумал: «Браво, Петр Семенович, все идет как по расписанию…»

Приближалась цель, росло напряжение экипажа. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной мгле. Моторы выбрасывали из выхлопных труб снопы бело-розовых и голубоватых искр. Земля казалась мертвой, а ведь она, как и люди в полете, наверное, была в напряжении от огромного гула воздушных кораблей. Сидя спиной к летчику, штурман что-то записывал в бортжурнал. Иногда он резко отрывался от своего занятия и смотрел по сторонам.

–  Сзади, ниже нас, приближается истребитель!
– закричал стрелок Карнаев.

Резким движением рулей командир увел бомбардировщик в сторону. Тут же он приказал:

–  Выяснить, что за самолет!

Вскоре подал голос Поляков:

–  Ошибка, товарищ командир. Сзади и ниже не один, [90] а два наших самопета «топают».

–  Всем быть настороже, точнее докладывать обстановку!
– скомандовал Белоусов и стал выводить корабль на прежний курс.

Ночь была темная. Чтобы удержать тяжелую машину в устойчивом положении, летчику нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упускать силуэтик самолета с линии искусственного горизонта. Пока все шло хорошо. Через несколько минут корабль будет над аэродромом Алакуртти, и тогда начнется настоящее испытание нервов.

Впереди показались первые светящие бомбы, сброшенные над аэродромом. Они распустились перед бомбардировщиками, словно красные и золотые цветы фейерверка. Корабль приближался к цели, и Белоусов искал впереди какой-нибудь ориентир, чтобы, ухватившись за него, повести самолет в центр огненного кольца. В это время по всем кабинам полетело знакомое, но каждый раз взбудораживающее весь экипаж слово:

–  Боевой!

Тимохин, наклонившись вперед к своим механизмам, зорко всматривался в пожар сквозь сетку прицела. Летчик старался как можно точнее выдерживать курс… И как-то сразу вокруг самолета появились разрывы снарядов. Множество их - красных, фиолетовых.

–  Справа одна, две… пять шапок, сзади - восемь, - считал вслух радист Поляков.

–  Перестань считать!
– нервно закричал летчик.

Попав в самую гущу зенитного огня, Белоусов только сейчас понял, что допущена оплошность с заходом на цель. Сейчас экипажу нужно было пройти заградительный [91] огонь зениток железнодорожной станции и только потом достичь аэродрома. Тимохин в эти секунды, казалось, не думал об этом и ничего не замечал вокруг. Время от времени он подавал голос:

–  Так, так!

К зенитным батареям, которые били со станции, вскоре присоединились и орудия с юго-восточной окраины аэродрома. Плотность огня увеличивалась. Вот по самолету хлестнула орудийная очередь. Она была такой силы, что пахучая гарь сразу наполнила фюзеляж. Корабль, пошатываясь, продолжал следовать вперед. У летчиков микрофоны были включены, но все продолжали молчать, слышалось только прерывистое дыхание.

–  Сбросил!

Это сказал Тимохин, но никто не узнал его голоса. Зенитный огонь все увеличивался. Удар следовал за ударом. Самолет с адской силой подбросило вверх, сзади что-то треснуло, левую плоскость охватило пламя. Машина клюнула носом, и ее с силой потянуло вниз. Летчик дернул за сектора газа, взял штурвал на себя. Управление не работало. «Все пропало», - мелькнуло в голове у Белоусова. И он закричал:

–  Всем прыгать!

Машина, оставляя за собой хвост огня и дыма, проваливалась вниз. Огромная центробежная сила прижимала летчика к спинке сиденья. Белоусов попытался один, потом второй раз привстать - ничего из этого не вышло. Напрягая все силы, он стремился ухватиться руками за рукоятку колпака, но сделать это ему не удавалось. В какое-то мгновение капитан схватил сначала одной, потом второй рукой рукоятку колпака и потянул на себя. Защелка подалась, отжалась. Отскочил куда-то в пропасть колпак кабины, и тут же летчика выбросило из самолета.