Воображение разыгралось. Рисовало ему всю эту картину так живо, будто он видел ее собственными глазами. И добавляло от себя то, что Егор ну никак не мог прочувствовать: искаженный безмолвным криком рот Тони, его блестящие слезами наслаждения глаза и влажные, разметавшиеся по подушке темные волосы. Воображение буйствовало. Писало картину лично для Егора, основываясь на его ощущениях, и во всех его мыслях и чувствах Тони в эти мгновения был невероятно прекрасен.

<center>***</center>

Максиму приходилось несладко. Во время предыдущих сеансов он полностью управлял процессом ебли и контролировал глубину, на которую мог погрузиться в него Дальский, но теперь ему пришлось уступить инициативу и лишь покачиваться, как на качелях. Принимая осторожные толчки, получать член так глубоко, как хотелось Егору, не имея ни малейшей возможности хоть немного ослабить его удары. Направлять и хоть как-то придерживать разгулявшегося конкурента он тоже не мог, потому что одна рука была взята в плен зубами Егора, а вторая зажимала его собственный рот.

Боли не было. Вернее, она была, но такая слабая, несущественная по сравнению с пронзающими бедра дразнящими наслаждением токами, что Максим почти не замечал ее. А ведь он шел на сеанс, готовясь к мучениям, и совершенно не рассчитывал, что ему будет так хорошо под этим чертовым опытным ебарем. Теперь все его силы уходили на то, чтобы сдержать рвущийся наружу голос. Он даже подушку не мог укусить, потому что Дальский отпустил ладонь, оставив на ней отпечатки зубов, и наклонился к его лицу. Очень близко наклонился и все норовил найти и зацеловать его губы. И Максим вынужден был уступать - через силу расслаблял плотно сжатые челюсти и сипло постанывать в рот Егора, испытывая сильное, буравящее зад давление.

Постанывал, быстро сглатывал и очень надеялся, что в пылу страсти Дальский не догадается, что эти стоны слишком уж отчетливые и звонкие для немого человека с поврежденными голосовыми связками. Но, к счастью, тот, кажется, вообще забыл, что Мастер нем, как рыба. Открыто тащился от его тихого писка и вздохов, выхватывал эти звуки губами прямо со рта Максима. Поддавал бедрами чуть резче, если хотел сделать писк прерывистым, и довольно лыбился, когда это ему удавалось. В общем, издевался по полной.

«Садист!
– мысленно стонал Максим, закатывая глаза под самые веки. – Самый настоящий садист! Что бы там ни говорил Станислав».

Все, что происходило, было для него слишком странным. Максима накрыло легкое дежавю, ведь когда-то давно он уже испытывал подобные ощущения. Точно так же лежал под Густавом и, не сопротивляясь, принимал его в себя. Раскрывался, по своей воле раздвигая перед ним ноги, и чувствовал, как его живая пульсирующая плоть проникает в тело. Складывалось впечатление, что все это было в другой жизни, ведь тогда открытость и покорность давались почему-то намного легче и намного тяжелее одновременно. Тогда эти ощущения пугали лишь поначалу, но затем стали такими привычными и естественными, будто во всем мире не было ничего естественнее для двух мужчин, чем занятие любовью. Теперь же все было совершенно наоборот - проникновение оказалось знакомым, и секундная боль - тоже, а вот после нее, когда вместо ожидаемой жестокости Максим получил бережность и заботу, он испугался ошеломляющей нежности, проявленной Егором, его подозрительно участливых вопросов и беззлобных, очень возбуждающих подшучиваний.

Максим не планировал давать Дальскому такую свободу действий и не собирался позволять ему заваливать себя на лопатки. Уступки уступками, но он боялся оказаться под кем-то столь жестким. Не хотел насильно сдерживать свою силу и быть слабым, сминаемым, раздавленным чужой волей. Особенно он опасался оказаться под Егором, но тот нежданно-негаданно так расцеловался, так разнежничался, что Максим и не заметил, как увлекся приятным процессом и не успел вовремя остановить нахрапистого конкурента. А теперь, когда его уже так нежно, но настойчиво пялили, это лишь нарушило бы плавное течение их сеанса, разбило бы непрерывный поток ярких ощущений, в которых Максим купался, как в стремительной полноводной реке, и от которых совсем не хотел отказываться.

В этот раз он уже не смог бы обмануть самого себя, утверждая, что банально самоудовлетворяется за счет Дальского. Тот вполне успешно удовлетворял его по своему разумению. Не делал чересчур резких болезненных толчков и вообще не засаживал слишком уж глубоко. Терся, раздражал изнутри именно там, где удовольствие становилось почти невыносимым. Все движения Егора были такими осторожными, что совсем не напоминали его обычную манеру ебли. Он обнимал аккуратно, входил мягко, целовал нежно.

У Максима от всей этой деликатности кружилась голова, а уши закладывало так, будто он снова ушел под воду в своей ванне, а та вдруг оказалась бездонной, и, нырнув, он провалился и продолжил погружаться в темную глубину, а сильное течение океана в это время равномерно билось в его ягодицы. Оно настойчиво накатывало и сразу милостиво отступало, чтобы ударить затем с новой силой. Старалось - накачивало Максима изнутри теплой соленой водой, из-за чего его живот просто распирало. Должно быть, Дальский как-то исхитрился, царапая простату, ритмично давить еще и на мочевой пузырь, потому что трудно было понять сразу - то ли Максиму почти до слез хочется кончить, то ли поссать, то ли и то, и другое разом. В общем, хотелось наконец-то освободиться от этого давления, дать свободу скопившемуся в паху напряжению, но этот нежный мерзавец и не думал ускоряться, чтобы довести их обоих до финала. Качался себе и качался. Давил и давил. Должно быть, вспомнил свои угрозы и решил довести Мастера до обморока, таким образом наказывая его за унижения прошлого сеанса.

Недовольный промедлением Максим поерзал и из эгоистических соображений решил посодействовать их общему оргазму. Прекрасно знал: сам себе не поможешь - никто не поможет, поэтому чуть напряг ноги, удобно уперся пятками в бока Дальского и начал легонько вскидывать бедра, чтобы чуть резче состыковываться с ним и хоть с позорным подмахиванием, но достичь своей цели.

Дальский тут же просек этот момент и тихо рассмеялся.

– А-а-а, теперь чувствуешь, каково мне было в тот раз.

Он нарочно перестал двигаться. Почти полностью вытащил член и замер.