Станислав не обернулся, хотя слышал, как дверь в комнату бесшумно открылась, а затем сразу закрылась. Слышал он и легкие, приближающиеся к нему шаги, но продолжал, хмурясь, раскладывать свои инструменты на застеленном черной тканью столе. Когда сзади к нему робко прижалось стройное тело, а на живот легли смуглые ладони, он как раз взял в руки скальпель. Тепло этого тела ощущалось даже сквозь рубашку, в которую он успел переодеться после очередной сессии. Тони положил голову на его плечо и плотно прижался грудью к лопаткам. Станислав замер, не двигаясь с места. Пережидал его объятья. Все так же продолжал с интересом изучать скальпель, зажатый в крупных пальцах.

– Что случилось? – спросил он низким негромким голосом. – Тебя кто-то обидел?

Тони издал невнятное фырканье, которое мог значить что угодно, но Станислав понял его правильно.

– Что потребовал от тебя Максим?

Он чуть отстранил от себя обнимающие руки и развернулся к Тони лицом. Тот был отнюдь не низким, но Станислав всегда умудрялся смотреть на него сверху вниз.

Тони усмехнулся, заглядывая в его обеспокоенные глаза, и изобразил пальцами фразу. Озадаченный Станислав нахмурился.

– Насколько я знаю, он никогда не интересовался специальными услугами, – с сомнением сказал он. – Мне казалось, что это не в его характере, но, должно быть, что-то изменилось. Не зря же Максим смог уговорить его… Я не работал с ним, но имел возможность немного пообщаться после одной из сессий, когда Максим пригласил меня в кабинет. Он очень силен духом, но даже такие люди, похоже, иногда нуждаются в нашей помощи. Ты возьмешься за эту работу?

Тони кивнул и усмехнулся полной лукавства улыбкой. Написал в воздухе свои знаки.

Станислав помрачнел.

– Не надо. Не играй против него.

Тони снова фыркнул, но уже по-другому. Станислав медленно, так, чтобы не напугать резким движением, поднял руку и положил ее Тони на талию. Сжал осторожные пальцы, дозируя усилие. Старался, чтобы под придавленной ими смуглой кожей не возникло даже намека на боль.

– Не надо, Тони! – попросил он.
– Ты живешь здесь только благодаря ему. Я… Я не хочу, чтобы тебя депортировали, а это в конце концов произойдет, если твоя игра раскроется и он разозлится. Он может быть безжалостен, если захочет. Тебе ли это не знать.

Успокаивая его тревоги, Тони положил руки на плечи Станислава и заглянул в глаза. Медленно переместил одну ладонь на его затылок, скользя лаской по коже и короткому ежику седых волос. В ответ Станислав коснулся губами его лба, а когда отстранился, Тони начертал очередные знаки.

– Делай, как считаешь нужным, - вздохнул Станислав.
– Но я считаю, что тебе не стоит нарушать его хрупкое равновесие. Ты же знаешь, что мне приходится делать, чтобы он мог и дальше держать себя в руках. Если он сорвется, все полетит в ад. Мы все туда полетим. Ты хочешь расшатать мост, на котором стоишь.

Тони мягко погладил его по скуле. Улыбнулся и приласкал пальцами воздух.

– Ты считаешь, она ему нужна? Мне кажется, что он уже привык жить без нее, и ему так удобнее.

Тони покачал головой, опровергая его мнение. Снова «сказал».

– Ладно, - сдался Станислав.
– Я сделаю так, как ты хочешь. Если что… Я буду защищать тебя от него. Как смогу и сколько смогу.

Потянувшись вверх, Тони легко поцеловал его в губы. Погладил нежными пальцами по колючей щеке и, развернувшись, покинул комнату Мастера боли.

<center>***</center>

Егор не мог заснуть. Бессонными сухими глазами глядел в белый, идеально гладкий потолок спальни, где не наблюдалось ни задорных трещинок, ни интересных неровностей – ничего, за что мог бы зацепиться взгляд. Раздумывал над событиями вечера, собрав на консилиум усталые мысли.

Зачем он ввязался в очередную авантюру Максима?

Этот, а также другие животрепещущие вопросы стояли у них на повестке дня, вернее, ночи. То, что это авантюра, Егор и мысли ни капли не сомневались, и все они откровенно недоумевали, что заставило его купиться на сладкие речи лживого дьявола. Не понимали, почему Егор пошел у него на поводу и согласился на спор и эти непонятные сеансы, хотя прекрасно видел, что Максим аж вибрирует от переполняющей его хитрости.

Егор спрашивал все это у самого себя и тут же сам себе отвечал.

Возможно, он поступил столь опрометчиво, потому что сказанные Максимом слова задели его так, как уже давно не задевали слова других людей. Тот, конечно, был насквозь лжив и коварен, но когда он говорил что-то с такой горячностью, как в этот вечер, в такие моменты из него обычно прорывалась откровенная, обнаженная до самых костей правда, и Егор, стиснув зубы, принимал ее, какой бы неприглядной она не была. Потому что понимал, что никто никогда не скажет эту уродливую правду ему в глаза. Никто, кроме давнего соперника.