Тут я заметил живую душу. Это был парень примерно моего возраста. Он стоял неподвижно, как статуя, и не подавал признаков жизни.

– Эй, - позвал я тихонько, - мне тут кое-кто нужен.

Он вздрогнул, но не пошевелился и не отозвался.

Я подошел ближе. Он стоял рядом со столом, донизу укрытым скатертью. Я взглянул на него, и слова в горле застряли.

Его трясло, лицо было мокрым от пота. А глаза… Так наверное смотрит тот, кто стоит на мине и знает - стоит пошевелиться, и тебя разнесет на части.

Я оглянулся, подозревая, что напугал его все же не я. Потом опустил глаза.

Мина оказалась на проверку не такой уж и метафорой. У щиколотки его ногу сжимала тонкая бледная рука. Пальцы ее нетерпеливо шевелились. Остальное скрывалось под столом.

Я медленно положил конверт на видное место. Когда он понял, что я собираюсь уходить, на его лице отразилось такое отчаяние, будто отклонили его апелляцию о помиловании.

– Не уходите, - прошептал он.
– Прошу вас…

Направления я не изменил. Только услышал, как он охнул и упал на колени. Голову на отсечение, если ручонка ничего ему не сломала. Я бы, наверное, заорал - хотя в шоке боль порой ощущается не сразу. Или же он просто не смел.

Сердце мое разбивалось о ребра в кровь, словно твердо решило выпрыгнуть. Стараясь хотя бы не бежать, я закрыл за собой дверь, и только тогда перевел дыхание. Квадратик света приоткрытой двери подъезда показался мне самыми чудесными райскими вратами изо всех, когда-либо описанных коматозниками. Только в моем случае это был райский выход.

И тут что-то с ужасающей силой бухнуло о дверь, потом упало на пол, но шум падения через долю секунды заглушил звук, который на мгновение заставил мое сердце заткнуться. Высокий крик разъяренной баньши, наполненный чистой яростью, почти ультразвук - он звенел у меня в ушах, как хрустальный шар, разбившийся вдребезги о хрустальный пол. В нем была Сила, сметающая все на своем пути, и больше всего на свете хотелось на этом пути не оказаться. У меня дрожали колени, я с силой заставлял себя переставлять ноги, идти и идти к спасительному выходу, когда вдруг за моей спиной скрипнула дверь, и голос, красивый и серебристый, но еще хранящий в себе мощь десятка шаровых молний, сказал:

– Все в тебе хорошо. Но я бы изменила прическу… мальчик.

Я замер, боясь одного - что сам захочу оглянуться. Синдром жены Лота. Я хотел. Страстно хотел. Хотел взглянуть в лицо Горгоне и пусть даже окаменеть, но перед этим еще раз услышать ее голос. Не зная, я уже обожал ее. Боготворил. Именно тогда это и произошло.

Дверь снова хлопнула. Я несмело оглянулся и увидел мой же белый листок, а рядом с ним - четкий кровавый отпечаток туфельки.

Что могу сказать? Она нацарапала время и место встречи, и еще пару слов по-французски. Видимо, ей самой не приглянулся этот город.

*

На обратном пути я решил зайти на свою квартиру, взять кое-что из вещей, и столкнулся с Уоллесом.

– А, молодой человек!
– приветствовал он меня.
– И где вас носит третий день?

Надо же. А кажется, прошла целая вечность…

– Тут вам сообщение. Приходила молодая дама, коп, спросила вас, а потом оставила записку. По-моему, вы сказали, что никого тут не знаете.

Я сам так думал. Пока не вскрыл письмо и не взглянул на подпись. Лейтенант Хаузер приглашал(а) меня заскочить в гости по старой памяти. Скорее всего, это последний день, который я вижу, так что, недолго думая, я отправился по указанному адресу в полицейский участок. Что, интересно, она делает в Чикаго?

Я знал лейтенанта Хаузер, когда она еще была сержантом. Мы жили по соседству, учились в одной школе, да и после мне случалось наблюдать за ее карьерой полицейского. Лет ей было где-то двадцать девять-тридцать, с косметикой - двадцать пять, но где ее взять-то? Средняя внешность, узкое лицо, маленькие глазки, хотя очень красивого цвета. Никогда не представлял, что такой бархатистый бразильский оттенок можно сознательно изуродовать взглядом суки бультерьера. Хаузер ненавидела нежить на уровне маниакального психоза, она отличалась абсолютным и странным бесстрашием, и ей было самое место в слэйерском отряде. Удивительно, что она все-таки выбрала полицию.

Пожалуй, все шло бы неплохо, если бы не проведение одной операции, когда помимо монстров сгоряча ухлопали человек двадцать мирного населения. Ради одного убитого вампира Хаузер действительно была способна рискнуть жизнью, и не только своей. Поэтому ее повысили и потихоньку перевели в какое-то тихое место. Сюда, выходит.

Отчего такое злобствование? Часто у слэйеров это личное. Но если вы ожидаете душещипательную историю в духе Джека Кроу из карпентеровских “Вампиров”, про горячо любимого мужа и троих близнецов, растерзанных кровожадными монстрами, то отдыхайте. У Хаузер никогда не было ни того, ни другого. Просто она от природы была стервой. И еще имела очень женственное имя - Лорейн, которое ей невероятно не шло.