Я не обернулся. Просто спросил:

– Как ты?

– Если я просто скажу “плохо”, ты представишь масштабы?

У него все еще был этот голос, который пугал меня до смерти. Видеть его лицо я хотел еще меньше.

– Чем я могу помочь?

– Сейчас, боюсь, только Аргенти может мне помочь…

– От ее дрянной крови тебе станет еще хуже. Вот, что я думаю.

Он замолчал, словно мои слова доходили с трудом. Потом сказал почти растерянно:

– Но мне не хочется больше выходить.

– Не хочешь - не выходи.

Я отодрал с шеи пластырь. Чувство, руководящее мной, было сугубо прагматичным, но лучше уж какой-то план, чем никакого.

Джоули подошел почти вплотную и надавил на мои плечи, заставляя сесть на пол. Я подчинился. Его пальцы пробежали по моей шее - холодные. Потом он легко поцеловал меня в рану, как бы пробуя. Приятно, но на этом приятности заканчивались.

– Повернись, Финикс, - шепнул он. Голос не изменился, хотя злость из него пропала. Или это было что-то другое?
– Если ты не будешь смотреть на меня, может быть больно.

Я покачал головой. Нет уж, пусть лучше будет больно.

Его губы снова накрыли рану. Он почти не укусил - после моих упражнений с лезвием достаточно было нажать, чтобы потекла кровь. Однако поначалу было действительно так больно, что я вцепился в ковер, стараясь не заорать. Такое ощущение, будто кто-то грубо дергает за вены и артерии, пытается вытянуть их через эти маленькие отверстия. Наверное, то же должны чувствовать марионетки - никогда не любил этот вид театра… Потом боль притупилась, перешла в фазу пофигизма и даже легкой эйфории. В первый раз я никакой эйфории не чувствовал, это уже прогресс. Но до того, чтобы это нравилось, - как до Гонолулу вплавь.

– Джоули, - сказал я шепотом, - ты мне руку вывихнешь.

Он послушался и отпустил мое предплечье. А потом обвил руками и уткнулся лбом мне в спину, переводя дыхание. Его тело все еще дрожало. Я не смел даже шевельнуться - все зашло достаточно далеко, чтобы в любую секунду выйти из-под контроля. А может, все как раз стало под контроль? Нужно было проверить.

– О ком вы говорили?
– спросил я осторожно. Джоули так долго молчал, что я рисковал забыть, о чем спросил. Но потом отозвался:

– Ты веришь в то, что… Что можно быть связанным с кем-то навсегда?

– В смысле?

– Если он умрет - умрешь и ты.

Я пожал плечами, и Джоули понял этот жест, так как еще и не подумал с меня подняться. Ладно, пусть только ему будет удобно.

– Говорят, у не-мертвых существует рубеж, проходя который они почти полностью забывают смертную жизнь, - продолжал он.
– Ноа еще все помнит. А я уже нет… только обрывки. По соседству жила девушка по имени Луиза-Рашель - это единственное цельное воспоминание. Ночью она работала, а днем сидела со мной. Не знаю, когда она вообще спала. Наверное, у меня не было матери, не помню, но Лу-Рашель ее во всем заменяла. У нее были такие черные-черные волосы, как у Аргенти - я все время их запутывал - и одевалась она только в черное. Мы все время проводили вместе, она вечно со мной возилась. Я не помню, что мы делали, о чем говорили, но ближе у меня тогда не было никого… Это я помню. Если случалось такое, что она не приходила, я не находил себе места целый день и не мог уснуть.

Он снова замолк, но я не дал:

– Что с ней стало?

Лучше пусть говорит. Мне спокойнее.

– Потом она исчезла. Смутно помню - она вроде убила кого-то, ее осудили и приговорили к смертной казни. Сотню лет назад все было попроще… Потом прошло какое-то время, и постепенно я стал забывать Лу-Рашель. И вот однажды ночью она пришла ко мне. Просто влезла через окно, как часто влезала раньше. Не знаю, как, но я понимал, что она умерла. Я ни на секунду не подумал, что она жива и вернулась ко мне. Естественно, я мало что знал про вампиров, тогда они еще были полусказкой - но какая-то часть меня знала. Потом Лу-Рашель склонилась над моей кроватью, а я замер, зажмурившись до боли.

– Ты, наверное, сильно испугался?

Я почувствовал его кивок, так как теперь он прижимался к моей спине щекой. И по-моему был благодарен, что ему не пришлось произносить это самому.

– Она молча заплакала, и ее слезы капали мне на лицо, на руки и были холодные-холодные, как льдинки. Потом она дотронулась пальцем до моей щеки и ушла. Я не знал, когда. Я не открывал глаз и не шевелился до самого утра. Я долго еще спал с включенным светом. Темнота напоминает смерть. Наверное, тогда я и понял, что не должен умереть. Никогда. Я просто не смогу.

– Ты встречал ее потом?

– Она сильно изменилась. Кардинально. Ее называют R.I.Р.
– убийцей, психопаткой, садисткой, и все это правда. И всякий раз, когда я о ней думаю или слышу, у меня странное чувство. Я не могу его определить. Будто ее смерть… автоматически означает мою.

Я открыл рот, чтобы сказать, что это ерунда и суеверие, и закрыл. Кто сказал, что вампиры не могут быть суеверными? Если религиозные маньяки среди них встречаются, то о чем тут можно говорить? Тем более что я понял одну вещь. В глубоком детстве Джоули заработал опасную и прочную фобию, и теперь вряд ли когда-нибудь от нее избавится.