— Ступай пока, — отпустил Мстислав сына. — После поговорим. Дела сего так не оставлю.

Оставшись один, великий князь долго ходил взад-вперёд по горнице. Надо было слать гонца в Новгород — пущай держат ответ, почто так поступили с его сыном. Гонцов следовало отправить как ко всей думе, так и к его доброхотам. А кто за него в прежние годы стоял крепче всего? Посадник Борис? Так, говорят, хворает он, на смертном одре лежит... Борис Вышатич? Помер недавно... Никита Ядреич мог бы — да один в поле не воин... Вот разве что Завида Дмитрича вспомнить? Дмитрий Завидич Мстислава кормил, за него в Киев ездил, Святополку укорот давал, посадником был и на посадничестве умер — почётно. Сейчас Завид Дмитрии муж не из последних, да и дочь его, Агаша...

Мстислав остановился. Про Агашу-то он и забыл! Иной раз по нескольку дней не видал жены. Она жила одинокая, общалась только с Евфимией Владимировной, Мстиславовой сестрой, которая так и жила в Киеве, воспитывая сына Бориса Коломаныча. Вторая Мстиславова сестра, Марица Владимировна, получила с сыном Василием в кормление небольшой городок в Межибужье и давно удалилась туда.

Тем же вечером Мстислав был у жены. Агаша мужа не ждала. Сидела на лавке у окна, рассеянно тыкала иголкой в шитье и слушала, как монахиня читает книгу. Ей было тоскливо. Хоть бы князь пир какой устроил — всё веселье! О муже Агаша думала последнее время отчуждённо — «князь». Он больше не был для неё Мстиславушкой, Мстишей и Соловушкой, как кликала его в первые дни. И сама Агаша всё больше лила слёзы, совсем забыв, как мечтала о замужестве и семейном счастье. Её мать всю жизнь прожила затворницей, её бабка выходила только в церковь или когда надо было ехать в село — так же, значит, суждено прожить свой век и ей. Но Агаша всё-таки была новгородкой. Густая кровь текла в её жилах. Она хранила верность супругу, но досада на то, что ею пренебрегают, занозой сидела в сердце и рождала грешные мысли. Уж больно красив Ерёма-стольник. А много ли надо одинокой женщине?..

Послышались шаги, и печальные думы как рукой сняло. Агаша не ждала мужа, но надеялась и потому не сдержала вздоха, когда слуга доложил, что великий князь желает видеть жену.

Княгиня встала, отложила вышивку и молча последовала в большую горницу, где принимала гостей из Новгорода. Князь уже ждал, неспешно прохаживаясь вдоль лавок.

— А мне с тобой речь повести надо, Агаша, — сказал Мстислав, когда жена появилась на пороге.

Княгиня остановилась, сложив руки. По голосу мужа угадала, что не о любви пришёл толковать, но сердце всё равно радостно стучало: вспомнил, вспомнил!

— Чего изволишь, княже? — спросила.

— Не скучно тебе живётся, Агаша? — словно не зная, с чего начать, спросил Мстислав.

Агаше хотелось поклониться и послушно-ласково ответить, что всем она довольна и ничего ей для веселья не надобно, но давняя обида слишком давно зрела в её сердце, и она воскликнула даже прежде, чем поняла, что выдал её язык:

— Как же не скучно! Живу взаперти, как в монастыре! Ты меня совсем забыл! Не люба тебе — так и скажи, а мучить нечего!

— Да разве ж я мучаю тебя, Агаша?

— А то нет! Сколь ночей одиноких я проплакала, ожидая тебя! Стал великим князем — и как подменили! Слова ласкового не дождёшься. Един раз вспомнил о жене — и то о делах заговорил!

— Агаша, да как ты...

— Я чую! Сердце у меня исстрадалось! Ой! — Она схватилась за голову, то ли опамятовав, то ли теряя рассудок от прихлынувшей горечи.

Мстислав шагнул к жене и крепко стиснул за плечи.

— Да что ты, Агаша? Что ты? — зачастил он. — Я люблю тебя, люблю. Но и ты меня пойми! Я великий князь, на мне вся Русь! Ни охнуть, ни вздохнуть! То половцы, то свои князья воду мутят! Мне помощь нужна, совет, а не крики и упрёки! Слышишь? Помощь!

Муж никогда не разговоривал с нею так, и Агаша опамятовала:

— Чего случилось-то?

— Новгородцы твои воду мутят. Всеволода, сына моего, прогнали, а заместо его Ивана взяли, моего внука!

— Так что с того? Взяли-то своего? — обиделась Агаша на «твоих новгородцев».

— Так ведь Иван мне внук, а Всеволода ещё отец мой, Мономах, на новгородский стол ставил! Желал он, чтоб старший в роду его на том столе сидел. Как я слово отца нарушу? Всеволода надо воротить. — Мстислав глянул жене в глаза. — Сошлись с отцом твоим. Пущай уломает думу. Не то подумаю, что впрямь крамолу на Мономахов род куют!

Агаше бы поклониться и согласиться — мол, всё исполню, — а она встала перед великим князем, уперев руки в бока, как, бывало, её мать шумела на отца:

— Крамолу, говоришь? На весь Мономахов род? Да когда Новгород тебе не был верен? Кто тебя кормил-поил, как не дед мой? Кто тебе не дал стола лишиться, с великим князем за тебя спорил? Кто сына твово принял?

— А после прогнал!

— А почто прогнал, ты думал? Нет, Мстиславе, с Новгородом Великим негоже поступать, как с иными волостями, — хочу возьму, хочу отдам! Новгород — он сам себе господин! И заместо того, чтобы крамольников искать, лучше на сына своего оборотись. Чем не потрафил он новгородцам? Вызнай сперва, а уж потом думай, чего делать!

Христина никогда так не разговаривала с мужем. Всегда кивала головой и тихо улыбалась — поступай, как знаешь. Помня, что и мать тоже не перечила отцу, а вторая его жена была слишком молода и потому запугана, Мстислав выслушал, не перебивая. И раз это отвечало его тайным думам, кивнул:

— Добро. Пошлю гонца в Новгород. Но и ты с отцом сошлись.

— Пошлю грамотку, пошлю. Только сама её составлю да печать приложу.

— Вот и добро.

Видя, что муж засобирался к дверям, Агаша вцепилась ему в руку: