Шрифт:
— Куда, соколик? Только переступил порог — и назад? Иль не люба я тебе боле, не желанна?
Мстислав остановился. Не лежала у него душа к плотским утехам, но Агаша была настойчива и сумела-таки увлечь мужа в опочивальню.
5
Ради пышности и важности Мстислав послал на север двух своих бояр — служившего ещё его отцу Ивана Войтишича и второго Ивана, Захарьича, переметнувшегося от Ярославца Святополчича. Они-то и привезли думцам Мстиславову грамоту.
Была, впрочем, ещё одна грамотка. Её привёз, на несколько дней обогнав неторопливых послов, княгинин человек. Агаша Завидична подробно расписывала, что приключилось меж нею и князем, и умоляла отца решить дело миром, не доводя до ссоры.
Об этой грамотке бояре и судачили несколько дней. Даже приезд Мстиславовых послов не взбудоражил их больше.
В думную палату никого калачом не заманишь — который день в Новгороде шли обильные снега и мела метель. Пешие еле ходили, прижимаясь к заборам, а конные часто спешивались, чтобы вести замученных коней в поводу. Многие бояре сидели дома, греясь у тёплых печей, вздыхая о видах на будущий год, и отказывались ездить в думу, отговариваясь непогодой. Послы, встретившиеся с думцами в день приезда, жили в митрополичьих палатах, куда их определили, и ждали у моря погоды.
— Охо-хо, — вздыхал, почёсываясь и глядя на занесённое снегом подслеповатое окошко, Иванко Захарьич, — и занесло же нас в этакую даль!
Он был молод и нетерпелив. И хотя у него подрос и стал самостоятельным сын Жирослав, по поступкам Иванко Захарьич казался моложе своих лет.
— Князь повелит — и не в такую даль отправишься, — отвечал Иван Войтишич. Старик сидел у печки, закутавшись в шубу, и подрёмывал под вой ветра. — Мы Князевы слуги и должны дело его исполнять!
— Да как тут исполнишь! Который день сидим тут сиднями, а новгородцы упёрлись — ни «да» ни «нет»! Вот скажи, Иван Войтишич, долго нам тут торчать?
— Покуда службу не справим, — спокойно отвечал старик. Житейская мудрость приучила его зреть в корень. Он догадывался, что не только непогода тому причиной, что новгородцы нарочно испытывают послов, а с ними и князя на терпение и прочность, и молился только об одном — чтобы этого терпения хватило.
Старик был прав. Новгородцы на самом деле уверились в своих силах — великий князь послал к ним бояр на поклон. Впервые он выступил просителем, и это радостно грело сердца думцев.
В те дни бояре собирались не в думной палате, куда было далеко ехать. Встречались друг у друга, сидели за накрытыми столами, хлебали щи и пили горячий сбитень, а потом, разомлев от еды и питья, неспешно принимались за рассуждения.
Много народа собиралось у Завида Дмитрича. Как-никак, Агаша, его дочь, была княгиней. Старый боярин сидел во главе стола, обращаясь то к одному, то к другому гостю.
Был уже вечер. Метель в кои-то веки раз перестала, облака разошлись, и на небо ярко высыпали крупные, к морозу, звёзды. Пора было на покой, но главного покамест не решили.
— Как промыслим, бояре? — уже который раз спрашивал Завид Дмитрия. — Может, хватит вокруг да около ходить, дадим-таки князю ответ?
— Да неужто он и так не понял? — Ермил Мироныч поискал глазами на столе — чего бы ещё съесть. — Не желаем боле по-старому жить — и всё тут!
— С князем нам ссориться нечего, — возразил Никита Ядреич, коего отец в своё время кормил молодого Мстислава. — Всё ж таки он нам не чужой!
— Вот сын его... — буркнул Ермил Мироныч.
— Да и Всеволод — тута родился. И Ивор, князюшка наш, ему как-никак сынок родной. Не по-божески это, отца с сыном разлучать!
— Чего ж? Пустить Ивора к отцу? А нам тогда чего делать? — подал голос посадник, который сегодня впервые за зиму выбрался из дома.
— Зачем — пустить? — сказал Никита Ядреич. — Пущай и Всеволод назад ворочается, коли охота...
— Да почто, бояре? — не выдержал и стукнул кулаком по столу Ставр Гордятич. — А почто же мы его от себя пускали? Что ты, Никита, Киева испугался?
— Киева не боюсь, и порубов тамошних тоже, — сказал, как отрезал, Никита. — А токмо вот о чём я толкую — коли назад Всеволода пущать, то чтоб сделать всё, как мы хотим.
— То есть как?
— Желает Мстиславич опять князем нашим учиниться — так пущай и роту с Новгородом примет — что не трогать ему наших вольностей! — подхватил речь Завид Дмитрии. — Агаша моя о том же писала — как бы исхитриться сделать так, чтоб Новгород свои вольности отстоял.
— А ведь верно, бояре, — засуетился и посадник. — Пошлём князю сказать — желаешь сызнова быть князем, так княжь по-нашему, по-новгородски!
— И чтоб суды наши не трогал! — снова бухнул кулаком Ставр.
— И чтоб дары не требовать сверх меры! Князья — они аки волки, все урвать норовят! — отозвался Ермил Мироныч. — В моих угодьях стерлядка дюже добра, а и той приходится десятину на княжой двор отсылать.
Бояре разом посмотрели на него. В отличие от приснопамятного Анисима Лукича, гордящегося своим богатством и тем, что умел его преумножать, Ермил Мироныч любил прибедняться и выставлять себя худым, хотя житницы его ломились от зерна, клети — от всякого добра.