— Погоди. Негоже тебе во вдовьем все дни ходить. Прими.

Он достал, развернув перед женщиной, шитый цветами боярский персевой плат. Раскрыл, показывая шитье, и вложил в беспомощные руки.

— Нравится?

Василиса смотрела на плат.

— Не по чину мне такое носить, — только и вымолвила в ответ.

— Боярыней моей станешь — с жемчужной кикой носить будешь. К Масленице поженимся.

Она ахнула, но не сказала ни слова и ушла в дом, неся плат перед собою.

А на Полотняный Спас пришлось Ставру уехать в свою вотчину. Четыре села с выселками, ловищами и угодьями достались ему от отца по берегам Меты да ещё две деревеньки с погостом на берегу Ильменя — от покойницы жены. На селе завершался сбор урожая, осталось лишь убрать льны и огородную овощь, и требовался боярский глаз, чтобы собранное без потерь и краж перевезли в закрома.

Весь день до вечера Ставр скакал по полям, глядя, как смерды пашут и сеют озимые, как отвозят на двор последние снопы и урочную дань. Разбирал тяжбы, накопившиеся за год. Кого простил, кому назначил новый урок. Потом обходил клети и подклети вместе с тиуном, считал и пересчитывал добро. Через несколько дней, убедившись, что дела идут, поспешил в женины деревни — смотрел, что дать в приданое за Ульяницей. Здесь всё началось сначала, разве что смерды одной из деревушек ещё весной писали ему грамотку, жалуясь на самоуправство тиуна. Худой, мол, человек и обирает безмерно. Просили заменить другим, а иначе все перейдут под руку Ставрова соседа. Когда боярин прискакал, смерды сперва опять начали жаловаться, и Ставр пообещал им приструнить тиуна.

Тот перепугался не на шутку — Ставр Гордятич хозяином был строгим и спуску не давал никому. Он ужом юлил около господина и уговорил-таки его остаться ночевать в надежде, что вечерком, потчуя вишнёвым мёдом с пирогами, сумеет улестить боярина.

Ставр остался. Приказал истопить баню, после которой, усталый, сытый, сидел в терему и озирал горницу. Сельцо это, Озёрное, было любимым местом, куда наезжала летом покойница-жена. После её смерти Ставр почти не бывал тут — за пять лет второй раз, да однажды проезжал мимо с княжьей охотой. Терем пришёл в запустение, стоял нежилой и неуютный. Даже спешно расстеленные повсюду тканые половики и скатерти не выселили дух нежитья, а полы скрипели так, словно их клали ещё при княгине Ольге. Мимодумно листая Псалтирь, единственную найденную книгу, Ставр думал, что, пожалуй, отдаст Озёрное вместе с теремом за Ульяницей. Милене останутся выселки по левому берегу Меты. Прежде он думал, что разделит угодья пополам между двумя дочерьми, оставив себе только одну деревеньку, — как-никак покамест на княжьей службе, а она тоже кормит. Но после встречи у калитки всё чаще думал, что этого мало. Ещё вся жизнь впереди — молодая жена, дети...

Стук в дверь прервал мысли. Вошёл холоп, низко поклонился:

— Господине, тут до тебя гонец.

— Откуль?

— Из Новгорода, бает.

Ставр глянул в окно. Уже спустился вечер, стемнело. Пора и на покой. Кто мог искать его в такую пору? Уж не случилось ли чего дома?

— Зови.

Через высокий порог шагнул худой парень в надвинутой на глаза шапке. И по тому, как старательно натягивал он её на брови, и как не спешил снять, и как неловко прикрыл за собой дверь, Ставр угадал нежданного гостя:

— Ты!

И больше ничего не смог вымолвить, потому что шапка внезапно упала, освобождая две длинные русые косы...

Отпраздновали Покров. Зазвенели по теремам и усадьбам свадьбы. Что ни день, то венчали в церквях молодых. В один из дней Ставр свёл под венец свою дочь Ульяницу. Девушка от страха и тревожного предчувствия боялась подать голос. Плакала Милена, расставаясь с сестрой, вторили подружки, да Велга всхлипывала украдкой, вспоминая свою свадьбу, намного более скромную, хотя и сватьей была сама княгиня Христина.

А вскоре после того, как миновал праздник и были справлены все обряды и учтены все обычаи, сам Ставр наряжал сватов в дом купца Микулы Иваныча. Бывший Князев сотник Бермята был за старшего. Приглашены были и некоторые бояре, в том числе молодой Иван Анисимыч, донельзя гордый и смущённый выпавшей честью.

В купеческом доме сбились с ног, удивлённые гостями. Бояре не слишком жаловали купцов, постоянно споря, на ком стоит Новгород — на богатых вотчинниках или оборотистых торговых людях. Даже те бояре, что сами снаряжали обозы с товарами, — и то смотрели на купцов свысока, хотя немало среди них было таких, чей отец или дед был торговцем.

Микула Иваныч слушал плавную речь сватов, сложив пухлые руки на животе, и поглядывал на Ставра со значением. Сотский и сам знал, что примелькался возле усадьбы, и купец давно ждал, когда же боярин решится. Ставра заботило другое — отдаст ли купец молодую вдову?

Наконец настала пора отца невесты дать ответ.

— Ой вы гости-господа, — заговорил он привычным для купца зазывным голосом, каким сам и его помощники на торгу расхваливали товар, — верно сказывали вам — есть у меня красный товар, да такой, что под лавкой не спрячешь и в ларь не запрёшь. Только вот беда — товар-то подержанный, вроде как порченый получается. Не забедно ли покупать по той цене, что укажу? Авось где и получше сыщется?

— Нет, — подал голос Ставр. — Я ведаю, за чем пришёл, и от своего не отступлюсь!

— Ишь ты, — покачал головой Микула Иваныч, — скогтил кречет уточку... Да и меня поймите — одна она у меня кровиночка. Помощник-то когда ещё подрастёт. Да и зелье девка-то! Ну чистый огонь! Когда ей надо — и меня, отца родного, вкруг пальца обведёт, а своего добьётся! И своенравна к тому же — чего в голову взбредёт, от того не отступится, хошь кулаком, хошь батогом учи. Казать, что ли, такую невесту?