Я сошел на неизвестной пустой станции, когда уже почти стемнело, и опустился на скамейку. Розовый слон остался позади, его размазало ветром по небу, а я оказался один посередине осеннего грязно-серого ничего и вдруг подумал – и эта мысль меня тут же парализовала – что если Первая вынесет приговор Алисе, как и той девчонке со спутанными волосами? Что если Алиса решит уйти, а я так и не услышу ее голоса, не узнаю причин, по которым она пришла в клуб самоубийц, не увижу больше ее сгорбленную фигуру у стены, так с ней и не познакомлюсь? Моя жизнь тут же представилась мне чередой упущенных возможностей.

Солнце скрылось за бетонным массивом неизвестного, но являвшегося точной копией любого другого московского спального района, а я вдруг понял, как мне не хватает этой совершенно мне незнакомой девушки, Алисы, ее узких плеч и коротких волос, превратившихся в моем воспаленном сознании в идеал всего, что я когда-либо видел в жизни, о чем я когда-либо мечтал. Чувствуя себя совершенным безумцем, я встал со скамейки, потому что не в силах был больше сидеть на месте в потоке мыслей, спустился вниз по переходу и поднялся на другую платформу, чтобы дождаться обратного поезда.

После я несколько дней я пытался найти следы клуба самоубийц в сети, но это было непросто, ведь у него не было официальной страницы или группы в социальных сетях. Всего этого и не должно было существовать, и, хотя я прекрасно это понимал, все же с какой-то одержимостью, которую уже давно ни к чему в своей жизни не испытывал, продолжал искать хотя бы старую и тонкую, затерявшуюся на старых форумах, нить, что приведет меня в подвал заброшенного комбината. Я просто отказывался верить, что вся информации о существовании клуба состояла в одном только объявлении на пустыре, но любой поисковый запрос, хотя бы отдаленно связанный с клубом, неизбежно приводил меня в тупик. Тогда я, почти отчаявшись, обратился к последнему, что мне оставалось – почти наугад я стал пробивать людей, которых видел в тусклом свете фонаря в комнате с розовым слоном, пользуясь довольно смутными описаниями их внешностей. И вдруг, неожиданно для себя самого, я откопал кое-что о той, кого называли Первой. Она или, возможно, кто-то сильно на нее похожий был зарегистрирован на левом сайте, посвященном общению о парапсихологии или чему-то в таком духе. В цепочке старых сообщений я нашел пару мест, где она вскользь упоминала о том, как работала в ветеринарной клинике и что у нее есть выход на сильные анестетики, позволяющие «вырваться из телесной оболочки», а в особо крупных дозах даже – «безболезненно и стопроцентно эскейпнуться» из реальности. И если предположить, что все это было правдой, что это действительно была Первая, то корни клуба самоубийц могли расти отсюда. Тогда я решил, что мне нужно обязательно вернуться в комнату с розовым слоном, чтобы убедиться во всем наверняка. Я просто придумал себе эту причину, ведь на самом деле мне просто очень хотелось увидеться с Алисой.

В субботу, когда уже стемнело, я собирался выходить из дома, чтобы поехать на пустырь. Стоял и одевался в прихожей, когда на мою тетку что-то нашло. Так не вовремя она была в плохом настроении и решила устроить мне спонтанный разнос: пока я зашнуровывал ботинки, стараясь ее игнорировать, она кричала, чуть не срываясь на плач. Она говорила, что ей не нравится, что я делаю со своей жизнью и с жизнью своих родителей – обычное дело, чтобы развести ссору на ровном месте. Мне кажется, настоящая причина была в том, что тетке просто не особенно улыбалось, что меня отселили к ней. Впрочем, мне было все равно. Когда я поднялся и сказал, что и сам не знаю, что делаю с собственной жизнью, она вдруг как в припадке схватила мой плеер, оторвав его от меня вместе с наушниками, и со свей силы метнула в стену. Я слышал, как что-то у него внутри хрустнуло, и он упал, потухший и замолкший, на пол. Я не был зол на тетку, просто закрыл за собой дверь, но внутри у меня было пусто, как будто меня только что лишили какой-то моей важной части, вырвали внутренний орган. Я остался один в тишине, со мной уже не было музыки, поэтому дорога до пустыря превратилась в сущий ад, ничто теперь не могло спасти меня от собственных мыслей. Мне подумалось, что, если бы в одну из тех бесконечных минут мне предложили стереть меня вместе со всеми доказательствами своего существования, я бы не раздумывая согласился.

5.

Первая встретила меня на пороге у железной двери с приятной неживой улыбкой, как в прошлый раз. Я же находился в отвратительном настроении, и, кажется, Первая это заметила. Пока я вытирал ноги, она слегка дотронулась до моего плеча и сказала своим тихим голосом, что узнала меня, а потом поинтересовалась, почему меня не было на предыдущей ночи откровений. Я соврал, что у меня были дела. «Разве у уставших от жизни бывают дела?» – спросила Первая. И, в общем, была права, так что я не нашел, что ответить.

Войдя внутрь, я сразу же отыскал глазами Алису – она сидела все в той же черной майке с надписью «Nirvana» у дальней стены – и, увидев ее на прежнем месте, немного успокоился. Я пересек комнату, чтобы опуститься на пол рядом с ней. Алиса не посмотрела на меня или просто притворилась, что не посмотрела, а я тоже изобразил незаинтересованность. Я просидел так, не поворачивая головы, как мне казалось, целую вечность, но все равно мог видеть ее бледный профиль боковым зрением, в сырой темноте мог слушать ее дыхание, чувствовать ее запах. Даже находясь в этом странном положении, я успел заметить, что руки Алисы были художественно порезаны: ее бледные запястья покрывали не просто шрамы, а рисунки, от которых веяло какой-то трагичной, безумной, гипнотической, нездоровой красотой. Мы были друг другу как будто безразличны, мы даже не были знакомы, но я готов был поклясться, что понимаю ее. Одиночество Алисы уже вошло в привычку, как и мое, и, наверно, поэтому мы, привыкшие быть одинокими, так и не заговорили друг с другом хотя бы из вежливости вплоть до одиннадцати, пока в комнате с розовым слоном собирались опоздавшие призраки. Меня очень смущало это молчание между нами, внутри я кипел и ругал себя матом, но все же ничего поделать не мог. А потом струна порвалась, и началась ночь откровений.

Речь первого призрака затянулась. Он все говорил и говорил, плакал, сознаваясь, кажется, во всех своих грехах начиная с самого детства, а фонарь трясся у него на коленях, из-за чего по бетонным стенам скользили огромные тени, и можно было подумать, будто мы на корабле и попали в шторм. Парню было лет двадцать пять, но у него уже были глаза старика, он был выжат, в нем уже не оставалось ничего живого. Я даже подумал, что в таком случае смерть может быть лекарством. Он вдруг начал говорить громко, навзрыд, о своей матери, которая давно перестала брать трубку, когда он ей звонит. У меня появилась возможность, поэтому я собрался с духом, коснулся руки Алисы и тихо спросил:

– Ты знаешь, что происходит с теми, кому вынесли приговор?

Алиса дернулась от неожиданности, убрав руку, и медленно повернулась ко мне. Она выглядела несколько раздраженной и даже испуганной, потому что я осмелился нарушить границы ее личного пространства.

– Это значит, что они могут уйти, – тихо ответила она.

– Да, это я уже понял, но что это значит? – сказал я и вдруг заметил, что Первая смотрит прямо на меня. По ее лицу бродили тени, и я никак не мог разобрать его выражение. – Им кто-то помогает… уйти? Та девчонка, накачавшая своего парня гормонами, ты знаешь, что с ней стало?