Оба помолчали. Понимали, что если не просто "с наступлением темноты", но еще и "скрытно", то это вряд ли обычная передислокация. Это значит, что на участке, куда надо прибыть "скрытно", ожидается что-то серьезное.

– Готовь приказ, Петр Сергеевич, - прервал молчание командир полка.
– Батареям подготовиться к маршу... Колонне выстроиться у штаба полка в двадцать ноль-ноль. Следование в порядке батарей. Что еще?

– Все, Иван Васильевич.

– Распорядись, чтобы ужин был поплотней. Неизвестно, когда и как придется завтракать. Пусть выдадут расчетам сухари. Что-нибудь из консервов. Если есть. Машины еще раз проверить. Чтобы моторы как часы работали.

– Будет сделано.

– С этим все...
– майор Дементьев взял со стола приказ, заглянул в него и снова положил на стол.
– Второй параграф?..

Капитан Крылов, хорошо знал характер командира полка и улавливал малейший оттенок в изменении его настроения. Чувствовал, что в печенке сидит у майора этот второй параграф. Да и у капитана он тоже был в печенке.

– Второй параграф, второй параграф...
– капитан склонился над картой и долго всматривался в переплетение красных и черных линий дорог и цветные карандашные пометки: ромбики, треугольники, стрелки...

– Приказано направить один взвод в Лепешки, - Крылов обвел на карте красным кружочком точку, возле которой мелким курсивом значилось "Лепешки".
– Срочно, в течение ближайших трех часов. До этих Лепешек тоже километров сорок. Дорога совершенно открытая, - капитан легко прошелся карандашиком до Лепешек.
– Идет через две деревушки и одну небольшую рощицу. А вообще - степь. Если что, укрыться почти негде. Они всю дорогу, как на ладони будут.

– Тебе не нравится, что днем?

– Не нравится.

Майор Дементьев подошел к карте, легко ступая по скрипучим половицам аккуратными сапожками. Каблуки у сапожек были вдвое выше обычных. Для него специально набивали такие каблуки. Не хотел командир полка выглядеть маленьким среди рослых подчиненных. Майор воевал с первых дней. Начинал командиром огневого взвода. Теперь вот - полк. Три ордена на груди, тугие ремни портупеи и лихо закрученные чапаевские усы придавали тридцатидвухлетнему майору вид весьма воинственный. А росточком не вышел. Этот недостаток и должны были компенсировать высокие каблуки.

– И мне не нравится, - майор оперся небольшими крепкими ладонями о край стола.
– Надо думать, что командиру корпуса тоже не нравится, - поднял со стола страничку с приказом.
– А он, видишь, написал: "... срочно выдвинуться к населенному пункту Лепешки и оседлать дорогу". Черным по белому: "... полку - с наступлением темноты, скрытно...", "взводу - срочно..."

– Все я, Иван Васильевич, понимаю.

– Вот и хорошо, что понимаешь. А думаешь ты о том: как бы их "мессер" не встретил?

– Думаю.

– И я думаю, - признался Дементьев. Лицо у командира полка стало непривычно грустным и почти добрым. Редко случалось капитану Крылову видеть майора таким.

– Может возьмем грех на душу, придержим взвод до темноты, - предложил он.

– Нет, - и уже ни грусти, ни доброты во взгляде. Командир полка.
– В корпусе знают, что делают. Прикинь, если выедут вечером, а на рассвете бой принимать? Не успеют позиции подготовить. Не зароются. И не отдохнут перед боем.

– Все правильно, - согласился капитан.

– Раз правильно, то соображай, кого пошлем. Думай, на то ты и начальник штаба.

– Думаю, Иван Васильевич...

Капитан подошел к окошку, распахнул его, посмотрел в небо. Очень ему хотелось увидеть тучи: густые и черные, чтобы к дождю, а еще лучше - к грозе. Но не было там ни грозовых туч, ни даже самого легкого белого облачка.

В такой же светлый, безоблачный день застигли в июле сорок первого года немецкие "юнкерсы" на марше полк, в котором младший лейтенант Крылов командовал огневым взводом. И не сделавший ни единого выстрела тяжелый артиллерийский полк резерва главного командования перестал существовать. Из трехсот с лишним человек осталось в строю около пятидесяти. И два орудия. Был кадровый полк, хорошо обученный, натренированный, не раз отличавшийся на стрельбах, и в течение каких-нибудь двадцати минут его не стало. Все друзья лейтенанта, с кем жил в одной комнате, ездил на учения, проводил свободное время, ходил на танцы в РДКА, солдаты, с которыми свыкся, - все они остались там, на пыльной дороге. А из младшего лейтенанта Крылова вынули в госпитале двадцать четыре мелких осколка... Лежат они у него сейчас в коробочке - все двадцать четыре. Тело начштба с той поры покрыто красными и синими шрамами, впадинами, буграми. Как сумели, так и заштопали его в то нелегкое время хирурги прифронтового госпиталя.

С тех пор, после этой бомбежки, стало в Красной Армии на одного веселого младшего лейтенанта меньше. Вместо него появился совершенно другой человек: хмурый, сдержанный, расчетливый. И каждый бой он старался построить так, чтобы сберечь людей. Это заметили в корпусе и перевели Крылова на штабную работу. Так он и не понял: то ли повысили, то ли понизили.

Капитан расстегнул ставший вдруг тесноватым воротничок гимнастерки и вернулся к столу.

– Первый взвод первой батареи, - предложил он.