Здравие тела не иное что есть, как мир телесный, а мир сердечный есть живность и здравие души, а как здоровье рождается после очищения из тела вредной п лишней мокроты, матерп всех болезней, так и сердце, очищаемое от подлых мирских мнений, беспокоящих душу, начинает прозпрать сокровенное впутрп себя сокровище счастия своего, чувствуя, будто после болезни, желание нищи своей, подобное нашему ореху, зерно жизни своей в пустом молочке зачинающему. Сих-то начинающих себя познавать призывает премудрость божпя в дом свой на угощение через служителей: «Придите, ешьте мой хлеб и пейте вино…»

В спю гостиницу и пациент Иерихонский привозится самарянином, зовет и всех сердце свое потерявших: «Приступите ко мне, погубившие сердца, сущие далече от правды»; «припдпте ко мне, все труждающиеся…» О сем враче внушает нам сын Спрахов: «Почитай врача.., ибо господь создал его». А кто ж есть тот врач, если не сей: «Исцеляя всяк недуг п всякую язву в людях». Но что исцелял? «Исцеляя сокрушенных сердцем…» Если кто сердцем болен, если мыслями недужен, тогда точно сам человек страдает. Не тело, но душа есть человек, пе корка, но зерно есть орех. Если целое зерно, сохранится и корка в зерне. Кто прозрит сие и поверит? «Очисти прежде внутренность стакана и блюда, да будет и внешнее их чисто». Исцели прежде сердечное сокрушение, не бойся убивающих тело. Иное телесное здоровье — другое дело веселье и живость сердца.

Сад, оплота лишенный, есть несчастливая душа, счастие свое па песке стихийном основавшая и уверившая себя, что можно добро свое сыскать вне бога. Начало премудрости — страх божий, он первое усматривает счастие свое впутрп себя. Сие блаженное утро внутри сердца светить начинает, ведущее за собою вёдро пресвет- лого и вечного мпра, п если бы оно было тлению подвержено, то могло ли родить вечный мир? Может ли душа незыблемое иметь упование на то, что третьего дня сокрушится? Не вся ли таковая песочная надежда есть мать душевного сокрушения? II как может твердо устоять сердце, видя все стихийное, до последней крошкп разоряемое, а прозреть за слепотою не может то, на чем благонадежно можно опереться? Сня благонадежная надежда зовется у Павла якорем, по сему впдно, что все светское добро не есть добро; оно сокрушается даже до самого здравия телесного п успокопть сердца не может.

Доколе душа не почувствует вкуса нетления, дотоле не вкусит она твердого мира и есть мертва.

Сколь многое множество читает Бпблпю! Но без пользы сей дом божий заперт и запечатан.

Дух страха божпя и дух разума вход отворяет; без сего ключа всяк поропщет, взалчет п обойдет город сей.

Многие приходят к нему с любопытным духом, иные с половиною души, пные с Иудпным сердцем, но без пользы: «Окрест нечестивые ходят». Иные преклоняют ее к защищенпю своих плотоугодпй и со строптивым [она] развращается во вред, выводят пророчества о временной пользе, о частных враках, о тленных предметах, но окрест нечестивые ходят. Сколь мало истпнных рачителей, верных искателей и снарядных чтецов, жалуется о сем Иеремия: «Кому расскажу п кому засвидетельствую, и услышит?» «Се не образованные уши пх, и слышать не смогут!» Се слова господние были у них в поношении и не воспримут! Библия есть совершеннейший и мудрейший орган. Как стрела магнитная в одну северную точку устремляет взор свой, так п спя к оному взирает и ведет к тому: «Восток имя ему». Спя есть стрела спасения господнего, как говорпт Елисей, пособляя собственными своими руками напрягтп лук п выстрелить стрелу на неприятелей, наложив руки своп на руки царя Иоаса (4–ая Царств, гл.13).

Если язык разит, для чего не назвать его стрелою? Библия есть слово божие и язык огненный.

Исапя: в лице ее говорпт: «От чрева матерп моей наречет имя мое и положит уста мои, как меч остр, п под кровом рукп своей скроет меня; положит меня, как стрелу избранную, п в колчане своем скроет меня, п говорпт мне: «Раб мой ты, Израиль, и в тебе прославлюсь»». Спя стрела от вышнего нам послана для врагов.

Слова богопроповеднпков суть стрелы, о которых Исапя: «Их же стрелы острые суть, и луки пх напряжены; копыта коней их, как тверд камень, вмени лися; колеса колесниц их, как буря; ярятся, как львы». Вот один из сих воинов! Оружие воинства нашего не плотское, но сильное богом…

Но как напрягать стрелу сию? Должно уметь и иметь в себе того: «Научащий руки мои на ополчение». Сию-то стрелу сыскали в колчане апостолы — язык огненный. «Языка — его же не зная — услышат».

А как стрела сия парящая взирает к одному только востоку, так и сей орган одному богу песнь воспевает. Очень вздорно п худо разногласит, п сам свое мешает слпчное согласие, если стать на нем играть для плоти п крови. Играет и скачет Давид, но перед господом, то есть ради господа, так как и Мелхоле говорит: «Благословен господь, который избрал меня паче отца твоего…» Буду пграть п плясать перед господом. Поощряет и других: «Воспойте к господу. Сей один только благой псалом есть».

Нет сладостнее и действительнее, как бренчать на нем богу, а не стихиям, а не миру; не тленп, но вечности, тогда-то действительно изгонятся бесы из саулов, Притом надобно уметь сличать голоса, вливающие в душевное ухо сладкую симфонию.

При свидетельстве двоих плп тропх голосов твердый псалом составляется, например: почитай врача, протпву потреб чести его, ибо господь создал его. Вот кого ж не господь создал? Тотчас п вздор: для чего ж царь Иудин Аса осуждается радп лекарей? «И не в немощи своей взыскал господа, но врачей». Смотрите, как дурно сей орган разногласит по человеку! Не спорю, да и сам я рад почитать телесного врача. Притом говорю, что Библия весьма есть дурная п несложная дуда, если ее обращаем к нашим плотским делам, бодущпй терновник, горькая и невкусная вода, дурачество, если с Павлом сказать, божпе, или скажу сор, навоз, дрянь, грязь, гной человеческий, в котором велит бог Иезекнилю скрыть ячменный опреснок. «Так съедят сыновья Израпля хлеб свой нечистый у язычников, когда рассыплю пх» (гл. 4).

У Исапи — стрела избрана, в колчане своем скрытая, а у Иезекппля — в соре навоза скотского скрывается опреснок.

Не спе ли есть таинство утверждающего сердца нам слова божпего, грязью земных дел наших обвитое? Те только одни от змипных угрызений исцелились, кто на вознесенного змия в гору взирали, не те, что смотрели на ползущего по земляному праху.

Так и здесь питаются во время голода пшеницею Иосифовою приступившие к столу и наслаждающиеся высокими умами, а не те, которые жрут гнилую свою мертвечину около слова животного. «Окрест нечестивые…»