Отовсюду с новогодних картинок розовощекий младенец, летящий на золотом карпе и держащий двумя лишь пальчиками стебелек лотоса, отставив свой маленький пухленький мизинчик, улыбался, как маленькое солнышко, даря всем свою первозданную радость. Справа прядь волос была собрана в пучок и перевязана маленьким розово-фиолетовым цветком лотоса, а прядь слева была заплетена в косичку и перевязана красными лентами, и еще одна прядь волос, на темечке, была коротко выстрижена, видимо, для связи с космосом. Иероглиф «рыба» совпадает по произношению с иероглифом «достаток», поэтому образ рыбы используется в качестве символа богатства и достатка. По обычаю, к Новому году готовят блюда с золотым карпом, тем самым выражая пожелание богатства в новом году.

Есть притча об отважных карпах, которым удалось преодолеть Драконовый порог на реке Хуанхэ, отличающийся необыкновенной силой течения. Согласно притче, третьего месяца каждого года косяки карпов поднимаются против течения к верховью Хуанхэ, большинство из них погибают в пути, и лишь немногим удается преодолеть Драконовый порог. Такие смельчаки сами превращаются в драконов. Эту притчу часто вспоминают, когда речь заходит о претендентах—участниках экзаменов «кэцзюй» на занятие казенной должности. Проводится параллель между содержанием притчи и трудностями, ожидающими экзаменующихся на пути к карьере. Зато человека, выдержавшего экзамен с хорошими результатами, приравнивают к «карпу, перепрыгнувшему Драконовый порог и превратившемуся в дракона».

Весь город постепенно превращался в рыночную площадь, ремесленники выходили просто пообщаться друг с другом, вынося все свои сокровища. Глаза разбегались от множества расписных слоников, глиняных кукол, нефритовых рыбок, черепашек, бронзовых фигурок журавлей. На нижние ветки сосен и каштанов, растущих во дворах, да и просто на улице, были вывешены жертвенные подношения в виде разноцветных нитей, флажков с написанными на них пожеланиями. Многие почитали каштан и сосну как предков рода и вместилище духа годов.

Бродячие актеры устраивали целые представления под открытым небом, пользуясь благодушием горожан и усталостью артистов из васов. Дети и взрослые останавливались около театра кукол-марионеток, очарованные мастерством создателей кукол и фантастической игрой актеров, гримом и костюмами повторяющих своих кукол. Утро было посвящено детям и семье, а вечером город готовился к костюмированным представлениям и праздничным фейерверкам. Впереди еще было две недели веселья, до самого праздника фонарей, когда 15-го числа первого лунного месяца по лунному календарю, в первое полнолуние Нового года, начинается праздник Юаньсяо, и семьи собираются вместе, устраивают семейную пирушку, готовят вареные клецки из рисовой клейкой муки со сладкой начинкой.

Этот праздник был назван праздником фонарей потому, что в этот день было принято развешивать бумажные разноцветные фонарики. Обычай этот зародился во время правления ханьского императора Мин-ди, проповедавшего буддизм, который отдал приказ: в ночь Юаньсяо во дворце и в больших монастырях зажигать ритуальные фонари в честь Будды.

Как только солнце поднялось над вершинами кипарисов, Ши уже был около покоев Бао.

По его приказанию вокруг комнаты Бао, выполненной из белого теплого камня, были поставлены вазы с пионами. Яркие, роскошные, пышно-махровые цветы всевозможных красно-розовых оттенков, олицетворявшие знатность и богатство, окружили комнату живым венком любви.

Я наблюдала за состоянием малыша, а сестра Фу не смыкала глаз, постоянно следя за пульсом Бао. С улыбкой на губах она жестом разрешила Ши приблизиться к малышу, который лежал у меня на груди, прикасаясь ко мне своей нежной, шелковистой кожей.

Ши подошел ко мне, глядя на маленькое сморщенное личико, прячущееся между моих грудей. Через шелковое легкое покрывало он прикоснулся к нашему сыну, отчего я почувствовала теплую мощную волну в моем теле. Мы все были вместе, впервые в этом мире. Это мгновение мы будем вспоминать всю свою долгую жизнь. Слезы радости затуманили мой взгляд.

Миллионы людей спрашивают тысячи Будд, что такое счастье. Что же, пожалуй, я смогу им ответить. Видимо, это состояние передалось и Ши. Он, однако, принял это на счет своего первого свидания с сыном. В порыве чувств он поцеловал меня и сжал мне руку, не решаясь более прикасаться к маленькому нежному комочку, так сильно отличающемуся от полных розовых младенцев, изображенных на уличных лубочных картинках.

Встав, он подошел к сестре Фу, чтобы спросить о состоянии Бао. Но вдруг неожиданно обернулся и взглянул на меня с недоумением, сжимая правой рукой маленький кожаный мешочек, висящий на шелковом шнурке на его мускулистой шее. Мое сердце тревожно забилось, однако внешне я оставалась спокойно-безучастной.

Сестра Фу сказала, что пришлось сделать операцию и сейчас положение Бао неопределенно. Она в руках богов, и только они могут решить ее судьбу. Ши положил около спящей Бао золотой браслет с камнями зеленого редчайшего оттенка кошачьего глаза и молча удалился.

Снова пришла кормилица, и я передала малыша ей, с ревностью глядя, как он чмокает своими губками. Сестра Фу подозвала меня и попросила помочь ей.

Грудь Бао почти окаменела, дыхание ее стало сухим и прерывистым, она то ли спала, то ли никак не могла прийти в сознание. Сестра Фу пыталась разбудить ее, но безуспешно. Вдвоем мы начали расцеживать ее груди. Молочные протоки были почти непроходимыми. Размассировав область вокруг груди, я стала по специальной методике «шести направлений» освобождать грудь от молока, а сестра Фу следила за пульсом, попеременно втыкая серебряную иголочку в разные точки в зависимости от изменения пульса.