Шрифт:
– Я люблю тебя, - шепнул мужчина, готовый к тому, что они скоро будут говорить про всё, про любые вещи, которые она захочет узнать. А она непременно захочет – в двадцать пять сложности воспринимаются куда проще, он сам только что убедился.
С этой счастливой мыслью Алекс и не заметил, как тоже провалился в сон.
* * *
Открывая дверь квартиры, Абрахам потянул молнию куртки вниз и сморгнул вечернюю усталость. В определённом смысле он начинал завидовать Дэну, чья молодость позволяла неутомимо выстаивать экстрим и перипетии. Нельзя сказать, что у него самого лет тридцать назад перипетий не было, но таких… Перебирая события двух дней, мужчина шагнул за порог и неожиданно споткнулся.
– Что это ещё за…?
Только тут он обнаружил, что по коридору и комнатам зажжён свет. А посторонним предметом, который возник под ногами, оказались беспечно брошенные на полу ботинки с грубой платформой и толстыми шнурками. Более того, прямо на подзеркальнике лежало отделанное замшей полупальто – столь же немыслимое, как и обувь. И всё вместе могло принадлежать лишь одному человеку…
– Ой-ёй, чемодан-то я убрала, а сапожки напрочь забыла!
– из кухни выпорхнула Рэйчел Дженнингс с многоэтажным бутербродом в руках и футляром с флейтой под мышкой, - извини, сейчас исправим!
Не дожидаясь приглашений к действиям, девушка ловко отпихнула ботинки и, повторно кусая бутерброд, уставилась на отца. Тот с недоверчивой улыбкой смотрел на гостью, нянчившую в объятиях инструмент и провизию – Абрахам знал, что симфонистам это свойственно.
– Рэйчел?
– Угу, - прожевав сырно-мясной пласт с ломтиком помидора, девушка тоже улыбнулась, - а ты как думал, я не заявлюсь? По датам тура у нас подошли три дня в Эйвери-маунтин, после репетиции всех отправили в отель, но я решила, что дома лучше и… папа?
Абрахам, не слушая разъяснения, сгрёб дочь в охапку и обнял, крепко-крепко. Инструмент и бутерброд пришлось подвинуть, но молодая музыкантша особо не возражала.
– Как дела? Всё хорошо?
– Всё прекрасно, пап. Слушай, ты чего? Мы же недавно с тобой и Клайвом общались в видеочате – ты вроде ещё был не в духе и уставший…
Забыв, что и сейчас не на пределе бодрости, Эйб качнул головой.
– Мои друзья с неприятностями столкнулись, но это – уже пройденный этап.
– Точно?
– Точно.
Рэйчел Дженнингс, как истинный оркестрант, совмещавшая несколько дел одновременно, перехватила флейту поудобнее, прикончила бутерброд, и погладила отцовское плечо.
– Вот и прекрасно. Между прочим, я ужасно соскучилась, мотаясь по штатам. Через две недели ехать в Мексику, и там, возможно, мы пересечёмся с мамой, а пока вот с тобой удалось… Тут ничего интересного не происходило?
Мужчина рассмеялся, не зная, подходит ли история двенадцати лет и нескольких сложных семейных эпизодов под определение «интересное».
– В двух словах и не расскажешь, - вздохнул он, слегка отстраняясь, - пойдём-ка, сделаем чаю и тогда уж нормально пообщаемся.
* * *
И хотел бы Алекс сказать, что пробуждение принесло лишь пару конструктивных идей для монолога, да незначительное волнение, но это было не так. Вначале он понял, что на него кто-то смотрит, потом – что смотрит пристально… А потом глаза открылись, и прямо по курсу обнаружилось взволнованное женское лицо.
– Джимми?
– Луиза?
Наверное, зарождалась традиция – просыпаться в отголосках прошлого. Мать Эрики сидела возле его кровати и явно находилась в лёгкой степени шока. Или не очень лёгкой… За её спиной стоял Дэн, чья пантомима сигналила другу о предварительных результатах. За истёкшие минут десять, если верить сигналу, обмороков не случилось, а в ближайшие десять, возможно, и не предвиделось. Алекс нахмурился, гадая, сколько баллов уготовано его «буре» – по крайней мере, Луиза в палате без надуманной компании…
– Ну, я подежурю снаружи, - громко оповестил Дэн, уловивший правильность момента. Подойдя к соседней кровати, он наклонился и шепнул что-то на ухо девушке. А может, просто поцеловал. Эрика, тоже не спавшая, поймала руку любимого на секунду, а затем вздохнула, провожая его взглядом.
Дверь закрылась, и повисла напряжённая тишина.
– Доброе утро, пап.
– Доброе, - отозвался Алекс, улыбаясь. Последнее слово позволило думать, что разговор накануне не пригрезился, а был настоящим. Женщина, сидевшая рядом, прижала руки к груди – ладони будто считывали удары неугомонного сердца.