Когда я следующий раз посетила деревню пигмеев, Херафу преподнес мне в подарок новый стул. Усадив меня на этот стул, он стал прохаживаться около. Думаю, ему больше нравилось, когда я сижу, так как он не казался тогда таким маленьким. Он как бы надевал обувь на высоком каблуке. Смущенно помолчав и помявшись, он пошарил в колчане, вытащил записную книжечку и протянул ее мне.

— Мадами была бы очень добра, если бы снова написала что-нибудь в мою книжку, — попросил он.

— Что же я должна написать теперь? — спросила я.

— Напишите, пожалуйста, что всякий раз, когда белый человек будет фотографировать меня, он должен дать мне один франк, — сказал он. Я отрицательно покачала головой:

— Этого не стоит делать. Сейчас, когда наш гость фотографирует тебя, он дает тебе по меньшей мере пять франков. Это гораздо выгоднее.

Так как он, казалось, был удовлетворен лишь наполовину, я взяла книжечку и написала в ней: «Херафу — старейшина деревни и заслуживает особого уважения со стороны всех белых гостей». Когда я перевела написанное, он был так рад, что громко рассмеялся. Затем унес записную книжку домой, чтобы рассказать об этом жене.

В тот вечер пигмеи устроили танцы, чтобы отметить удачную охоту. Пат послал им бутылку пальмового вина, и они совсем развеселились. Херафу исполнил даже сольный номер — сплясал довольно приятный танец. Около десяти часов Фейзи остановил танцующих.

— Завтра мы продолжим большую охоту, — сказал он. — Моке видел буйвола в двенадцати часах ходьбы на север.

Семейные мужчины разошлись по хижинам. Фейзи собрал холостяков и стал что-то говорить им на кибира. Холостяки, очевидно, были слишком утомлены, и им были не по душе обращенные к ним слова. Некоторое время шел ожесточенный спор. Сулейман, у которого был самый низкий голос в деревне, начал кричать на холостяков. Он убеждал их в течение десяти минут, а затем, видимо ради меня, перешел на кингвана. Он почти плакал.

— Вы готовы пить вино Мадами, брать у нее сигареты, соль и пальмовое масло, однако вы не желаете охранять ее ночью! — кричал он. — Вы — дурные пигмеи!..

Так я впервые поняла, что ночная стража выставляется исключительно для того, чтобы охранять меня, и что обычно в деревне это не делается.

— Никто не должен охранять меня, — сказала я небрежно Сулейману.

Моя показная храбрость, должно быть, произвела впечатление на холостяков. Они согласились бодрствовать, но как бы в виде протеста начали танцевать. Барабаны и деревянные трещотки гремели всю ночь. Это был дикий, бешеный танец. Несколько девушек и молодых женщин оставили свои хижины и собрались вокруг большого костра, чтобы посмотреть на танцующих, но сами не принимали участия в танцах. Возбуждаемые присутствием зрителей, молодые мужчины стремительно кружились и монотонно воспевали свою охотничью доблесть, смелость и мужество. Лежа в постели, я долго не могла заснуть от этого потока звуков там-тамов. Танцы все еще продолжались, когда наконец я заснула. На следующее утро все чувствовали себя разбитыми. Не слышно было шуток. Смертельно уставшие мужчины отправились на охоту. Холостяки утомились от танцев, а женатые — от бессонной ночи. В этот вечер сразу же после еды все отправились отдыхать, за исключением одного пигмея. Он сидел где-то в стороне от костра, наигрывая на маленьком музыкальном инструменте. Быть может, в своей музыке он стремился передать одиночество экваториальных джунглей. Возможно также, что мелодия предназначалась для одной из маленьких высокогрудых и целомудренных девушек. Мне хотелось знать, действительно ли она бодрствует в своей хижине, слушая и мечтая о своем возлюбленном.

Задолго до того, как я встретила Пата, я считала, что в Конго все пропитано влагой и каждый живущий там должен быть сморщен от сырости, как это случается с пальцами после мытья посуды. В действительности дело обстояло совсем не так. В районах по течению Итури произрастают тропические леса. Здесь никогда не бывает засухи, однако и дожди не идут в этих местах круглые сутки. Дожди выпадают в этих районах обычно через день. Дождь начинается в первой половине дня и длится около часа, затем он может пойти еще часов в пять-шесть вечера. В дождливые сезоны дожди идут гораздо чаще. Апрель и ноябрь — сырые месяцы. Вещи в это время настолько пропитываются влагой, что это угнетающе действует на психику. Положение осложняется тем, что вся жизнь в Конго протекает под открытым небом. Едите вы на свежем воздухе, вечером сидите около дома, а окна держите открытыми большую часть времени.

Всякий раз, когда кончается дождливый сезон и на небе появляется солнце, люди собирают белье и вещи, которые к этому времени могут покрыться плесенью, и выносят их сушить. Кожаные вещи, особенно обувь, наиболее сильно портятся от влаги, и приходится пользоваться малейшей возможностью, чтобы просушить их. Даже при тщательном уходе за обувью она портится здесь гораздо быстрее, чем в умеренном климате, вне зависимости от того, носится она или нет.

Однажды после более продолжительного, чем обычно, периода дождливой погоды Пат обнаружил, что большая часть его обуви годится лишь в утиль. Он собрался в Стэнливиль, и так как я давно не была там, то и мне захотелось поехать с ним. Пат заправил машину горючим, положил на заднее сиденье запасные шины.

Итак, все было готово к дороге. Выехали мы рано и за день преодолели большое расстояние, лишь один раз проколов шину. Ночь провели в маленькой гостинице на 229-м километре. На следующий день примерно ко второму завтраку прибыли в Стэнливиль. В городе мы встретили много друзей, приехавших сюда по тем же делам.

Конечно, магазины в Стэнливиле не идут ни в какое сравнение с шикарными магазинами на верхней Пятой авеню в Нью-Йорке, однако они настолько богаче маленькой индийской лавочки, расположенной неподалеку от лагеря Патнем или магазина в Мамбасе, что у меня разбежались глаза. Купив самое необходимое, я приобрела также несколько вещей, которые были мне совсем не нужны, — от этого не может удержаться ни одна женщина, отправляющаяся в город за покупками.

Тем временем Пат купил камеры, провизию, лекарства, дверные петли, винты, гвозди и несколько пар парусиновых туфель на резиновой подошве. Мы уложили покупки в машину, а что не поместилось внутри, привязали сверху. В Вайоминге я видела мулов, навьюченных таким образом, что, даже если бы они стали брыкаться или кататься по земле, им не удалось бы сбросить поклажу. Ковбои применяют особый вид узлов, известных под названием «алмазная петля», и пока вы не научитесь их вязать, вас будут считать там зеленым новичком. Пат храбро принялся привязывать вещи на этот манер, но боюсь, что «алмазная петля» у него не получилась.