подлежащие преодолению, и в дальнейшем Блок преодолевает их, притом, так

как все это переплетается друг с другом и органично для Блока, преодолевает

часто с трудом, мученьем, разного рода издержками. С другой стороны, более

глубокий смысл «бродяжества» состоит для Блока в том, что со все большей и

большей ясностью в нем открываются черты времени, объективные,

неслучайные особенности общественной жизни, — в отъединенности

личности, в ее противоречивости выражается, по Блоку, « та действительно

великая, действительно мучительная, действительно переходная эпоха, в

которую мы живем…» («О театре», 1908, V, 257, подчеркнуто Блоком). Распад

старых общественных связей — объективная особенность времени; и внутри

самой же этой переходной эпохи органически рождаются тенденции к

преодолению того «разрушения личности», которое порождается временем: «Не

только между отдельными людьми, но и в каждой отдельной душе выросли

преграды, которые нужно рушить во имя цельности и единства» (V, 260). Те

«цельность и единство», о которых говорит тут Блок, относятся и к отдельному

человеку, и к общественной жизни; ясно, что преодоление разъединения в таком

контексте немыслимо на путях создания умозрительных схем, надуманных

головных конструкций. В это время уже существуют яростные полемики Белого

с Блоком — именно против Белого, призывавшего к созданию таких схем,

направлены тут же следующие слова Блока: «Нас приглашают к

гносеологическому обоснованию наших суждений. Я не думаю, чтобы это было

воистину хлебом для нас. Теория познания может оказаться самым тяжким

камнем для того, в ком заражены сердце, кровь и воля — заражены горестными

восторгами современности» (V, 261). В совокупности этих суждений выступает

основная творческая линия развития Блока; она вырастает из переходного —

уже не для времени в целом, но для поэта и мыслителя Блока — образного

сплава, комплекса «бродяжества».

В свете этой основной линии движения Блока такие категории

своеобразной эстетики поэта, как категории «лирики» и «иронии», становятся

ясными, взаимосвязанными и тоже имеющими сложный смысл. Как и все

другие категории блоковского художественного сознания, в завершающем,

сложном виде они рождаются из осмысления Блоком общественно-духовного

опыта первой русской революции. Лиризм для Блока — понятие

противоречивое; лирика, в особом блоковском смысле слова, — это характерная

особенность не просто искусства, но и человеческого сознания «действительно

великой, действительно мучительной, действительно переходной эпохи». «Быть

лириком — жутко и весело», — пишет Блок в письме к Андрею Белому от 15 –

17 августа 1907 г. (VIII, 199). Жутко потому, что в «лиризме», по Блоку, таится

возможность субъективистской игры серьезными жизненными отношениями,

потому что «лирика», в широком смысле слова, выражает отъединенность

человека от общих связей и может замыкать его в этой отъединенности. Однако

быть «лириком» в то же время и «весело», потому что, по Блоку, «… в странном

родстве находятся отрава лирики и ее зиждущая сила. Чудесных дел ее боятся

мещане — те, кто не знают свойств ее, те, кто не мудрецы и не дети, те, кто не

прост и не искушен» (статья «О лирике», 1907 г., V, 132). «Лирика» у Блока —

«отрава», потому что такого типа сознание в законченном, одностороннем виде

может выражать субъективистскую замкнутость в себе, может привести к

опустошенности, к нигилизму и бесплодному отчаянию. Но «лирика»

соединяется у Блока и с «детскостью», «простотой», «весенне-болотной»

естественностью; и тогда она противостоит мещанскому убожеству старых,

отжитых «очагов»; тогда лирическое сознание «бродяжества» открывает «двери

на площадь», в новую эпоху, тоже внутренне противоречивую, но могущую и

вести на новые общественные просторы.

Жизнь и искусство у Блока воспринимаются и в их внутреннем единстве, и

в драматических противоречиях. «Лирика» не просто литературный жанр, а