поблагодарить Вас тогда же? Простите мою рассеянность, пожалуйста. Одна из этих

фотографий живо напомнила мне Вас в харьковский период — догадайтесь, какая?.. То,

что и Вы, и А<лександр> Г<ригорьевич> лишаетесь в ближайшее время работы,

положительно страшно в наше время, но я твердо знаю, что вам обоим удастся что-

нибудь найти, - я так чувствую. Надо только верить в светлое, и оно будет непременно:

беда властна исключительно при сомнениях. Сама жизнь в наших руках: «Жизнь в

нашей власти»... «Смерть - малодушие твое»... Мы с женою хотели бы, чтобы Игорь

приехал на будущее лето к нам. Нам хотелось бы лично с ним познакомиться,

посмотреть его, познать. Этот приезд не был бы ни в каком отношении лишним,

ненужным. Но только, как знать, что будет с нами и со всей Европой через год? Эта

безработица, эти крахи, эти взрывы поездов — симптомы угрозные. «Коммунизму» и

«капитализму» — этим двум понятиям, этим двум мироощущениям - никогда не

ужиться вместе. Их столкновение - ужасающе-страшное — в конце концов совершенно

неизбежно, и у меня нет ни малейшей уверенности в победе капитала. Собственно

говоря, жестоки и бессердечны обе системы, и я не приверженец ни одной из них.

Остается надеяться лишь на то обстоятельство, что коммунизм в Европе выразится в

более культурной и терпимой форме, нежели там, на востоке... Но сперва будет и в

Европе отталкивающе, это

ясно, и пережить это время не так-то просто и легко. Сколько будет невинных

жертв, недоразумений всяческих и недоумений. Я — индивидуалист, и для меня тем

отчаяннее все это. Затем я никогда не примирюсь с отрицанием религии, с ее

преследованиями и гонениями. Но, не скрою, много правды и у «коллектива». Как все

это сочетать, сгар- монировать — вот вопрос.

158

Разрушение храма Христа Спасителя производит на меня отвратительное

впечатление. Я все время жду чуда, которое потрясло бы русский народ, заставило бы

его очнуться. Но священники, в своей массе, сделали, кажется, в свое время все, от себя

зависящее, чтобы поколебать народную веру. . И вот теперь результаты. Все это так

тоскливо и безнадежно, что даже говорить подробно об этом не хочется...

Вчера от нас уехал последний гость - молодой поэт из Варшавы. Он пробыл у нас

неделю и совершенно очаровался здешней природой. Славный мальчуган, но круглая

бездарность. Как и большинство русской поэтической молодежи, впрочем. Все эти

«Числа», «Соврем<ен- ные> записки» - сплошное убожество в смысле поэзии. А какой

апломб! Какая наглость! Какая беззастенчивость! Иногда меня эти «поэты»

положительно возмущают. И как непоправимо они бездарны!.. На днях я получил из

Белграда от Палаты Академии наук целый ворох книг - все издания «Русской

библиотеки». Сюда вошли и Куприн, и Шмелев, и Бунин, и Мережковский, и Гиппиус,

и Лазаревский, и Зайцев, и др<угие>, и др<угие>. Я очень тронут этой любезностью.

Теперь мы на много недель обеспечены чтением. Только когда же читать, если уедем?

Впрочем, несколько книг я уже успел прочесть, так, напр<имер>, «Синюю книгу»

Гиппиус (дневник дней революции). Нахожу ее взгляд совершенно правильным.

Всецело к ней присоединяюсь. Вы читали? Прочтите непременно. А какая тонкая и

прелестная книга Тэффи — «Книга июнь». Это бесспорно лучшая из ее книг. В ней

столько своеобразной, глубокой и верной лирики. Да и стихи Тэффи иногда

очаровательны: недаром она сестра своей Сестры — Мирры Лохвицкой. У нас стало

уже заметно холоднее, желтеют слегка деревья, воздух прозрачнее с каждым днем, на

море часто штормы. Я так люблю северную осень и так рад, что начало ее еще застану

на севере. Непонятно Вам все это, к сожалению. Вот и стихи мои в «Числах» Вам не

нравятся, а, между тем, это одни из лучших моих стихов последнего времени. А мне

кажется, непонимание Вами природы, неуменье проникнуться ею у Вас происходит от

того, что Вы бывали в ней не в той среде, в какой было бы нужно. Не может быть,