поэму в 3-х частях - «Роса оранжевого часа», которая выходит в декабре. Книга в 112

стран<иц>. Получил я за нее... 7.000 эст<онских> мар<ок>!.. Не подумайте, что шучу:

до того ли мне? Одним словом, Вы понимаете, отдал даром. И как еще радовался и

торжествовал при этом! Затем мне удалось продать изд<ательст>ву «Ббпауага» другую

книжку: Мария Ундэр. «Пред- цветенье». Перевод с эстонского. Книга в 64

стран<ицы>. Получил я за нее ... 3.000 эст<онских> м<арок>!.. И на этот раз не шучу, -

к сожалению! Зато уже больше мне ничего продать не удалось. Теперь у меня на руках

имеется 3 рукописи, пристроить которые здесь уже немыслимо. Поэтому нового ничего

не пишу. Что же касается концертов, дело обстоит значительно хуже: в Юрьеве живу

вскоре два месяца, и ни одного вечера организовать не удалось, несмотря на усиленные

старания. Нет предпринимателя - вот и все.

Зато удалось устроить по концерту в Везенберге и Нарве. Нарва дала... 600 марок, а

Везенберг... 1500 м<арок> убытку! Дождался, досиделся: мои вечера дают убыток! Это

мои-то вечера! Нашлась в Финляндии одна старая петербургская поклонница, устроила

мне в Гельсингфорсе 3 вечера подряд (17, 18, и 19 окт<ября>). Ездили мы с Фелиссой,

успех имели выдающийся (как, впрочем, и везде!), прожили в Гельсингфорсе неделю,

денег получили в «обрез», жизнь там безумно дорога, эмиграция нища. Рады были, что

вернулись без убытка, еще осталось 3.000 эст<онских> м<арок>. Приехали 21-го в

Юрьев, и вот теперь проживаем эти последние деньги, страшась думать, что будет

дальше.

А душа, между тем, рвется на природу, и с таким упоением броси- л<ась> бы

обратно в 1Л]а$1е! Но для этого нужны определенно 3 т<ы- сячи> в месяц, и их-то нет,

и скопить на пару месяцев не приходится,

не имея возможности абсолютной. А жизнь на озере и прекраснее, и дешевле!

Сирота, импресарио Смирнова, явился в Гельсингфорсе на мой первый концерт,

наговорил комплиментов и пригласил в первых числах ноября в Берлин и Прагу. Если

не обманет и сдержит слово, прислав аванс на дорогу, может быть, и воспряну немного.

Только плохо что-то во все это верится, ибо многие меня обманывали за эти годы.

Видеть Вас, Августа Дмитриевна, мне и жене моей очень хочется. Видеть, говорить

с Вами, читать Вам новинки. С наслаждением приехали бы к Вам погостить на

недельку-другую, да денег нет, конечно. Живем теперь по заграничному паспорту, визу

получить - дело легкое: дают сразу. Если бы было возможно Вас повидать! Но дорога

81

стоит дорого для нас: тысяч десять, вероятно. Были бы рады, конечно, если бы Вы сами

приехали, да Вы заняты постоянно. Я думаю, что наша дорога могла бы окупиться,

если бы я прочел в каком-нибудь салоне в Стокгольме свои поэзы. Прибыли я не ищу,

когда могу видеть Вас. Подумайте и напишите. Сколько лет я уже не видел Вас!

Адрес мой теперь на Правдина. Целую Ваши ручки, жду сообщений о Вас. Жена

Вас искренно приветствует.

Душевно Ваш

Игорь

34

4

февраля 1924 г.

Тойа, 4. II. 1924 г.

Дорогая Августа Дмитриевна, только вчера, приехав сюда с озера, где живу уже с

15. XI, нашел Вашу новогоднюю открытку, пересланную Правдиным! От души

благодарю и жалею, что не знал об этом раньше. Обещанного письма, однако, мне не

переслали, — видимо, Вы ждали ответа на открытку и не писали его. Итак, жду от Вас

теперь писем — и субботних, и закрытых.

Живу по-прежнему на озере иЦаз!е, где упоительно, много работая и проводя время

среди природы. К сожал<ению>, как Вы уже знаете, от нас почта (КаЬа1а) в семи

верстах, и через нее получать и отправлять письма затруднительно, в Тойле же я бываю

очень и очень редко. Живем отрезанные от всего мира с его враждой нескончаемой.

Пишите на Тойлу постоянно, ибо теперь буду бывать там 2 раза в месяц регулярно, и в

эти дни стану Вам отвечать аккуратно. Итак, буду теперь

здесь около 20-го февр<аля>. Надеюсь, к этому времени пришлете весточку о себе.