Не знают, как двусложьем Мельшин Скомпрометирован Бодлер, —

Где блеск и звон карьеры — рубль А паспорт разума - диплом;

Где декадентом назван Врубель За то, что гений не в былом...

Некоторая доза интуиции потребна для de voir venir лишь при чтении поэзы

«Увертюры», - открывающей «Качалку Грэзерки»:

Как мечтать хорошо Вам

В гамаке камышевом

Над мистическим оком, над бестинным прудом...

Все на свете возможно, все для Вас ничего!

...Качнетесь Вы к выси,

Где мигающий бисер,

Вы постигнете тайну: вечной жизни процесс.

И мечты сюрпризэрки

Над качалкой Грэзерки

Воплотятся в капризный, но бессмертный эксцесс.

Последняя строфа может, пожалуй, служить резюме всех критических дессинациев

о Игоре Северянине.

Да, для лиризы «Балькис и Валтасар» (по Анатолию Франсу).

Северянин мобилизирует своими аккордами мировые недвижности. И прав он,

говоря, что он крылат. И за Атлант:

Настанет день - польется лава - Моя двусмысленная слава И недвусмысленный

талант.

Насколько тонко понимает он палача-эстета, за красоту покаранного Оскара

Уайльда!

Его душа - заплеванный Грааль,

Его уста - орозенная язва...

Так ядо-смех сменяла скорби спазма,

Без слез рыдал иронящий Уайльд...

Щедрит причудами оборотов речи, прошедшей через реторту его вдохновенности

(Негное вдыханье... Сафар... Кризантемы...)

Он и сейчас вправе ретурнировать библейское - «Остановись, солнце!»

– Идите, стоящие! Живите, мертвые! Явитесь, небулозы! И слова его вызывают

великий реактив, ибо Игорь Северянин — избранник, отмеченный Богом, наделенный

дарами гения, умом орла, величием короля, ритмом великого бога Олимпийского.

И. В. Игнатьев

КРАСАВИЦА, НЮХАЮЩАЯ ТАБАК

•-Через известные сроки в редакцию приходили маленькие тоненькие брошюрки

стихов, иногда всего в 8-10 страничек. Редактор брал их, метил, посыпал пеплом

смешные, вычурные, нелепые стихи и, улыбаясь, вручал соответственному сотруднику.

– Игорь Северянин опять прислал стихов. Будет охота, - отметьте. Наутро в газетах

появлялись курьезные цитаты:

190

...Чтоб ножки не промокли, их надо окалошить...

...Он готов осупружиться, он решился на все...

...О, Лилия ликеров, о, Crиme de Violette!

...Я выпил грез фиалок фиалковый фиал...

...Я приказал немедля подать кабриолет,

И сел на сером клене в атласный интервал...

...Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой.

Лиловеют разнотонами станы тонких поэтесс...

Не доносятся по озеру шумы города и вздох людской,

Оттого что груди женские тут не груди, а дюшесе.

...Цилиндры солнцевеют, причесанные лоско,

И дамьи туалеты пригодны для витрин.

Смеется куртизанка. Ей вторит солнце броско,

Как хорошо в буфете пить крем-де-мандарин!..

... Я сливочного не имею, фисташковое все распродал...

Ах, граждане, да неужели вы требуете крем-брюлле?

Пора популярить изыски, утончиться вкусам народа,

На улицу специи кухонь, огимнив эксцесс в вирэле...

Пародисты глумились над поэтом, который себя окалошил, обрю- чил и

оперчаточил.

Фельетонисты советовали писать на вывесках: «Дамий портной» и внушали поэту

величайшую осторожность обращенья с грудью красавиц, напоминающую дюшесе.

Литературные обозреватели находили, что поэт, севши в атласный интервал, в

сущности, сел между двух стульев и вызывает к жизни забытые глупости первого

декадента Емелья- нова-Коханского.

В брошюрках были сердечные, нежные песни, — чудачества заслоняли их, и их не

замечали.

Курьезы нанизывались один за другим на имя Игоря Северянина, и имя

запоминалось и становилось чудаческим.

А поэту это точно нравилось, и он подливал масла в огонь.

На обложках брошюрок он печатал анонсы, от которых веяло претензиями

истинной мании величия. Он назначал время, когда принимает редакторов, издателей,

литераторов, композиторов, художников и артистов.

— «Начинающих поэтесс и поэтов, так часто обращающихся ко мне за советами, я