времена общество экзаменует своего любимца: обнаружь свой духовный капитал, —

225

чем ты можешь служить мне, если ты сын мой, член мой? И вот у бедняка-то Надсона

этого капитала на черные дни общества оказалось достаточно, и впрямь, на четверть

века, даже до нашего времени. А богачи из его преемников по лире, между которыми

были, конечно, многие значительнее Надсона удельным весом дарований, поголовно —

банкрот, банкрот и банкрот...

Кто-нибудь из ригористов, пожалуй, найдет, что я говорю по поводу г. Игоря

Северянина больше и, в конце концов, серьезнее, чем заслуживает эта пестрая

эфемерида поэтического дня... Мало ли, мол, мы их перевидали, сегодня -

«определителей эпох», завтра - «трехне- Дельных удальцов»... Считать, — цифирю не

хватит... То-то вот и есть, что очень жаль было бы, если бы г. Игорь Северянин оказался

такою же непрочною обыденкою, как и все «подававшие надежды» в

послереволюционный период русской поэзии, который, не обинуясь, назову

бирюлечным... Произведения знаменитостей, им выдвигавшихся, прочитывал я в

великом множестве. И решительно ни одна не затронула меня за живое до потребности

вот поговорить о ней подробно и «по душам»... Ну, возник; ну, вытянул такую

бирюльку, которой до тебя другие бирюлечники не вытягивали; ну, прославился; ну, а

новых бирюлек - тянешь потянешь, вытянуть не можешь; ну, а другой бирю- лечник

тебя перебирюлил; ну, кувыркнулся ты с полувершкового пьедестала, и забыли о тебе, а

тот, перебирюливший, воссиял для того, чтобы три недели спустя в том же порядке

брякнуться в Лету, где ты уже барахтаешься... Ну, и туда вам обоим и дорога, по

совести говоря... Г. Игорю Северянину, при всем безобразии маски, в которой он шуту-

ет, я именно, по совести говоря, не послал бы подобного напутствия... Под налетом

скандала, чающего пресловутости и восторгающегося ею, теплится какая-то искра как

будто настоящего дарования. В душной и спертой атмосфере, в которой эта искра тлеет

сейчас, она почадит-по- чадит гимнами во славу буржуазного распутства и угаснет,

задушенная испарениями того самого зажравшегося архимещанства, на пошлом быте

которого сейчас сосредоточиваются творческие восторги поэта. Но если искре удастся

вырваться из своей коктебельно-кокоточной га- сильни, мне кажется, что она очень и

очень в состоянии вспыхнуть радостным пожаром, какого мы не видали... да, пожалуй,

что не видали именно с года «Горящих зданий» К. Д. Бальмонта...

Последним стихотворением в «Златолире» помещен сонет, посвященный автором

какому-то г. Георгию Иванову:

Я помню вас. Вы нежный и простой.

И вы - эстет с презрительным лорнетом.

На ваш сонет ответствую сонетом,

Струя в него кларета грез отстой...

Я говорю мгновению: «Постой!»

И приказав ясней светить планетам,

Дружу с убого-милым кабинетом:

Я упоен страданья красотой...

Я в солнце угасаю, — я живу По вечерам: брожу я на Неву,

Там ждет грезэра девственная дама,

Она — креолка древнего Днепра, —

Верна тому, чьего ребенка мама...

И нервничают броско два пера...

Кончив читать книжки г. Игоря Северянина, задумался я о нем и как-то невольно

думы мои вылились тоже сонетом, так сказать, параллельным и с тем же

расположением, приблизительно тех же рифм:

Читаю вас: вы нежный и простой,

И вы — кривляка пошлый по приметам. За ваш сонет хлестну и вас сонетом: Ведь,

226

вы — талант, а не балбес пустой! Довольно петь кларетный вам отстой, Коверкая

родной язык при этом.

Хотите быть не фатом, а поэтом? Очиститесь страданья красотой! Французя, как

комми на рандеву,

Венка вам не дождаться на главу:

Жалка притворного юродства драма И взрослым быть детинушке пора...

Как жаль, что вас, детей, не секла мама За шалости небрежного пера!

Александр Амфитеатров

ПЫТКА С ПРИСТРАСТИЕМ

Недавно Амфитеатров написал большую статью об Игоре Северянине.