заинтриговал меня еще тогда, когда так упорно лез на рожон, ошарашивая критиков

вызывающими манифестами и летучками. Но век мыльных пузырей приучает к

осторожности. Да и не было смысла вмешиваться в скандал, затеянный с прозаической

целью широкого оповещения.

Северянин «делал шум», покорял мелкую прессу, подзуживал обывательское

любопытство. В его «аттракционах» буйствовала убежденная самореклама, «смелость,

берущая города». И критический Шаброль дрогнул: изумились и поощрили. Не столько

от понимания, как от трусости. «Спящие девы» из толстых журналов сделали вид, что

глаз не смыкали в ожидании Северянина. Смешно было видеть, как бегут за

колесницей юного задора почтенные носители традиций.

Все это было так фальшиво, неумно и пошло, что я, при всем интересе к новому

поэту, с отвращением отвернулся от его триумфа. И только теперь, когда скандал

отгремел и битье стекол окончилось, когда Игорь Северянин показывает не только

смелость, но и задатки сильного дарования, нахожу возможным уделить этому поэту

должное внимание.

Игорь Северянин действительно стоит того, чтобы им заняться как литературным

явлением, и это совершенно вне «эго-футуризма», без всякого отношения к моде и

сезону. Футуризм оказался химерой, пуфом, а этот «ушкуйник» все больше разжигает

внимание. Есть в Северянине нечто властное, притягивающее. Это — обаяние таланта,

молодого, свежего, незаурядного, та власть, которая берет без раздумья и боя. Сколько

бы ни было плевел в этой поэтической кошнице, не оскудевает к ней внимание. Игорю

Северянину против воли прощаешь многое.

Читаю эти взбалмошные экстравагантные стихи, и где моя придирчивость, где моя

229

желчь и брезгливая гримаса? Рождается даже какое- то сочувствие к несомненному

озорству и вызову. Старая истина: «победителей не судят». А Игорь Северянин, в

самом деле, победитель, и его приход весьма знаменателен.

Никогда яркий поэтический талант не является так кстати, так во- вРемя, как на этот

раз. Уже мирно поделили дивиденд долголетних

операций символизма, и вдруг: на «пир русской поэзии» вламывается безродный

крикун и расталкивает величественных амфитрионов.

Игорь Северянин проделал свой дебют не только с апломбом, но и с размахом

подлинной силы, с темпераментом:

Я, гений Игорь-Северянин,

Своей победой упоен:

Я повсеградно оэкранен,

Я повсесердно утвержлен.

От Баязета к Порт-Артуру Черту упорную провел.

Я покорил литературу,

Взорлил, гремящий, на престол.

Это было великолепно. Насмарку четверть века декадентских ухищрений, на слом

Эйфелеву башню «нового искусства», курам на смех трудолюбивое донкихотство:

Я, - год назад, - сказал: «я буду».

Год отсверкал, и вот - я есть.

Гордое заявление, но близкое к правде. Литература, действительно, спасовала перед

натиском буйного юнца, и в его самохвальстве отчетливо слышится сознание

превосходства, уверенность сильнейшего:

Я так устал от льстивой свиты И от мучительных похвал...

Мне скучен королевский титул,

Которым Бог меня венчал.

Вокруг — талантливые трусы И обнаглевшая бездарь...

И только вы, Валерий Брюсов,

Как некий равный государь.

Кому как, а мне это положительно нравится. Какое яркое обличение нищего века!

Северянин прав. На фоне современности он, бесспорно, гениален. По мудрой

поговорке - «на безрыбье и рак рыба». Гений, так гений. Нет царя, да здравствует

самозванец, пусть только умеет носить корону, да будет ростом чуточку повыше. В

смутное время самозванцы необходимы. Они дискредитируют друг друга. Почем

знать? Признанный «равным государем», может быть, завтра будет ославлен, как

«тушинский вор». На каждого «гения» есть теперь острастка в лицах другого «гения»,

значит, чем больше «гениев», тем лучше. А если помимо «гениальности» есть и мало-

мальский талант, то это уж совсем хорошо. Когда же к таланту присоединяется еще и

смелость,

перед нами «завоеватель», Тамерлан, Наполеон. Так обстоит дело с Игорем