времена, люди всякий кураж потеряли. Вот раньше – это была жизнь. Что ни воскресенье

– не говоря уж о праздниках или тем более о ярмарках – то пьянка, трактир ходуном ходит, а мне только и оставалось, что с вечера мази и примочки заготовить, потому как наверняка

знал: ночью за мной пришлют. Иной раз до 20 голов перевяжешь, а какие раны бывали –

глубокие, опасные, любо-дорого посмотреть! Такую рану лечить – на целый месяц

растянуть можно. А сколько надо было вправлять вывихов! О шишках и говорить нечего, лечи – не хочу. И платили люди от души. А теперь что? Тьфу, даже говорить неохота.

Благодарение ещё вашей милости – если бы вы время от времени за порядком не

приглядывали, людей бы уму-разуму не учили и мне работёнку не подбрасывали, как вот

сегодня этого пришлого чудака, – совсем бы пропал. Ишь, добряк, целый стерлинг мне

заплатил, а причиталось с него всего-то четыре фартинга.

Кай. Вот видишь, никогда не знаешь, откуда удачи ждать. Так что не вешай носа.

Кирмес. Всё бы ничего, ваша милость, да поборы больно велики, и каждую неделю новые.

От этих поборов у людей всякая охота пропадает кровь себе пускать или там пиявок

ставить. Теперь ведь как? Вот, к примеру, прослышал я, что толстяк Джеффри занемог, и

не на шутку, слёг даже. Захожу к нему как бы невзначай, проведать, спрашиваю, не нужно

ли чего. Он только головой трясёт. Жена его, она добрая женщина, начинает его

уговаривать, полечись, мол. « Нет, – отвечает, – нужно ли мне лечиться – это, мол, ещё

вопрос, а вот что лечение мне в шиллингов 5 – 6 обойдётся, здесь и вопроса нет. А я не

могу тратить такие деньги на подобную ерунду. А потом, – говорит, – чего ради лечиться?

Поборы плати, на постой принимай, так что лучше уж сразу помереть». Видите, ваша

милость, какое рассуждение, какая, можно сказать, философия теперь в народе, и, Бог

свидетель, у меня язык не поворачивается осуждать этих несчастных людишек, они не

просто бедны, они, я бы сказал, совсем швах. Недавно случился здесь у одного удар, я

хотел, как честный хирург, сделать кровопускание – так, верите ли, он отказался, у него

денег нет. Так и помер, бедняга.

Кай. Будь здоров, Вармунд… Ну, цирюльник, ты идёшь? Смотри, темень какая, ночь на

дворе, а она доброму человеку не помощница.

Кирмес. Слушаюсь, ваша милость. Да, кстати, Вармунд, как там с нашим делом? Ну, да ты

обо мне не забудешь. Шиллингов 7 – 8, и все счёты. ( Уходит с Каем).

Вармунд. Да уж, недолго мне радоваться, кум цирюльник в таких делах знает толк.

Появляется Эльза с горшками и котелками.

Эльза. Вот, муженёк, с божьего благословения всё, что душе угодно. Суп, мясо, овощи.

Сейчас, только на огонь всё поставлю. И доброе крепкое пиво.

Вармунд. Давненько мы пива не пробовали. Ну, жена, сегодня повеселимся.

Эльза. Вот, пей.

Вармунд. Собери на стол, да смотри, что бы не подгорело ничего, есть хочется зверски.

Эльза. И что это на господина сегодня нашего нашло? Бывают же такие просветления.

Вармунд. Хорошо, что добром кончилось, а могло бы и иначе обернуться.

Эльза. Садись, ужин на столе.

Вармунд. Вкусно – язык проглотишь! Дай-ка пива.

Эльза. Господи, за что же нам такое счастье?

Вармунд. Можно сказать, само в руки свалилось, а мы и палец о палец не ударили. На вот, выпей.

Эльза. А не крепко будет? Отвыкла я от пива. Ах, Боже мой, где-то теперь наши сорванцы?

У них-то небось животы подвело от голода.

Вармунд. Помолчи, жена, и без тебя тошно.

Эльза. Бегают по лесу, кричат, зовут, а темень вон какая, того и гляди – волк, одни

косточки от них и останутся.

Вармунд. Замолчи, кусок в горло не лезет.

Эльза. А ведь это наши детки, кровные! А радости от них сколько, когда они послушные

были! А как они улыбались, а как умели подластиться! Вон на столе столько добра, не

съесть всего – а они там с голоду помирают.

Вармунд ( бросает нож, плачет). Хватит, говорю, сил моих нет! Жена, верни мне детей!

Эльза. Сам виноват, сам и верни!

Вармунд. А кто посоветовал всех их в лес увести, кто?