– Цинизм подразумевает под собой наличие хоть какого-то интеллекта, - важно изрек он, всем своим видам показывая, что какой бы гадостью не был этот цинизм, заключенный не достоин даже его, и в этот момент хозяин салуна увидел, как молниеносно изменились глаза Моргана, их блеск, сам их цвет. Стрелок еще отступил от решетки и сплюнул на пол, очевидно, обдумывая ответ, или просто стараясь сдержаться, но потом вдруг решительно поднял голову, тихо смеясь. Было заметно, что хохот этот больше всего раздражал маршалла.

– Да, конечно, - смеясь, говорил Морган, шагая взад вперед вдоль решетки, скользившей тенью по его лицу.
– Что, реб, пришел поглядеть на тупого канзасца в клетке, как они все?!

Стрелок выбросил руку сквозь решетку, вперед, в сторону двери на мгновение замерев, потом продолжал движение. Ему уже было все равно, он был зол, и впервые говорил в лицо победителю то, что думал с самого начала.

– Да, конечно! Зато сам умен!.. Только почему, если так, сидишь тут, в этом захолустном городишке, в своем бардаке в обнимку со стариной Эйбом, да пускаешь слезу над обломками вашей драгоценной хлопковой империи!.. А не отдыхаешь в банке, на миллионах долларов золотом и не купаешься в "зеленых спинках"!

Он развел руками и хмыкнул. В его глазах плясали дьявольские огоньки, щеки горели. Они оба дышали в одном ритме, оба читали мысли друг друга и чувствовали одинаково, а потому знали без всяких сомнений и недомолвок, кому предназначались эти слова.

Джонатан Линдейл понял все, глядя в эти бешеные глаза; он сместился немного в сторону, его взгляд обшаривал камеру, пока не уткнулся в сломанную доску почти под самой кроватью, потом метнулся к изуродованным рукам заключенного, отметив кровь, запекшуюся под ногтем большого пальца правой. Это был вызов, новый вызов хозяину салуна, перчатка, брошенная судьбой, которую он уже поднял из простого азарта. "Он боец...
– с уважением думал Джон, - Он сражается до конца, черт возьми... Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы просто сказал, и он бы бросился мне руки целовать, но этот... Как сложно... Но я попробую. Я должен. Все равно попробую, а там... да будет воля Твоя..."

Он невольно смягчил свой тон.

– Пора заканчивать все это...

– Надеяться не запрещается!
– прервал его Морган.

– Утихомирь его.
– велел Джонатан маршаллу жестко.
– Только без рукоприкладства. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Закусив губу, представитель закона пару раз двинул метлой по прутьям, даже сделал попытку сунуть ее внутрь, но мгновенно выдернул, когда заключенный попытался перехватить древко.

– Что ты мне сделаешь теперь? Повесишь, да?
– издевался Морган.

Отвернувшись к ним спиной, все еще задумчиво перекатывая в пальцах сигару, Джонатан Линдейл слушал их перебранку, думая о том, где сейчас находятся вооруженные охранники, слоняющиеся снаружи.

Наконец, истощив словарный запас и слегка охрипнув, противники затихли, и тогда прозвучал усталый голос человека, державшегося в стороне:

– Уходи.

Тот, к кому были обращены эти слова, беззвучно ретировался. Он сделал попытку закрыть дверь, но Джонатан жестом остановил его.

– Не надо.

– Слушаюсь, - торопливо, заискивающе кивнул представитель закона.
– Как насчет партии в покер сегодня вечером?

– Вы уже, кажется, спрашивали.
– ответил Джон.

– Да, да, конечно... помню.
– маршалл кивнул еще раз и исчез.

Линдейл повернулся к Моргану. "Подойди только поближе, думал стрелок, - подойди, чертов реб... А там, если повезет..."

Если удастся, если...

Яркое, но холодное зимнее солнце выбросило неподвижный медовый прямоугольник на дощатый пол, Морган видел сверкающий снег и серые фальшивые фасады домов, а над ними - неприступные горы, стоящие тут с начала времен, дикая, никому не принадлежащая, а может и не исследованная земля, территория свободы, а выше - только глубокий небесный свод... А еще он заметил свою пятнистую мохнатую лошадку, дремлющую под теплой попоной, поджав одну ногу, иногда она переступала и встряхивала головой, но глаза все время сонно прикрывали веки, а из ноздрей вырывался пар. Сердце Моргана болезненно сжалось и заколотилось, разгоняя по венам кровь, повышая температуру и учащая дыхание, как у готового к рывку спринтера, он уже видел, как вырывается из темного угла, бежит туда, к свету, как ночной мотылек, которому все равно, что яркое пятно таит в себе опасность, неминуемую гибель, вечную тьму, кидается к кобыле, хватает ее под уздцы и закидывает себя в седло, ибо что такое пули и боль по сравнению с ощущением свободы, хоть на секунды опьянившие его, с восторгом оттого, что он все же обманул их всех...

– Какого черта, - сказал Джуннайт, усилием воли подавляя в голосе предательскую дрожь.
– Закрой дверь.

Проигнорировав эти слова, Линдейл уселся на край стола; на его губах играла легкая высокомерная усмешка, пока он разглядывал противника, как хищника в зверинце, но, в отличие от других, с некоторой долей уважения, которую не мог при всем желании скрыть.

– Это была хорошая игра, - сказал Джонатан наконец, чиркнув спичкой о стол и глядя на прозрачный огненный лепесток - И не столь важно, кто победил, главное - сохранить лицо.

Он закурил.

– Можешь считать меня тупым, реб, - холодно ответил Морган, - но все же это избитые слова и не ты их придумал, это-то я знаю точно. К тому же наша игра еще не закончена. Мне нужен Анден. И нужен ты.

Анден... Томас Анден...

Сверкающий в дверном проеме снег, далекие горы... Он бежит к лошади, каждый шаг - в унисон ударам сердца... Они не попадут сразу, не смогут убить его первым выстрелом, если он будет достаточно быстр и у него будет время, чтобы почувствовать...