– Ты читаешь "Грозовой перевал"?
– спросила она, беря в руки потертый, но еще крепкий переплет. Линдейл кивнул с набитым ртом.

– Этот роман был среди книг, которые мой отец погрузил в фургон, отправляясь на Запад, - сказал он, прожевав.
– Кстати, я тебе не говорил, что мою мать звали Кэтрин Элианора?

Алиса томно прикрыла глаза и, придвинувшись ближе, положила ногу на ногу, позволив юбке скользнуть вниз, обнажая колено. Ее смуглая кожа резко контрастировала с тонким белым кружевом нижней юбки, но, казалось, Линдейл ничего не заметил. Она слегка наклонилась, ее волосы коснулись его щеки. "Ну почему...
– хотелось ей закричать, - ты не обращаешь на меня внимание, какой намек тебе нужен еще, ты, тупая бесчувственная скотина?!" Но ничто не отразилось на ее лице, хотя в глазах пробежала молния.

– Хороший роман, - сказала она, листая книгу с наигранным интересом.
– Любовь... Безумная страсть, все поглощающая, не знающая преград...

Линдейл допил обжигающий кофе, блюдо с пончиками опустело. Он взял книгу из рук Алисы, ее нога медленно двинулась вверх по его голени, зацепив штанину носком туфли из красного сафьяна.

– Представь, - говорила она, и голос ее чуть дрожал от напряжения.
– Дикарь Хитклиф и с виду утонченная Катарина, сгорающие в огне своих желаний.

Линдейл с силой захлопнул книгу.

– Да, - отрезал он, и его лицо исказила гримаса боли, - и Катарина умерла.

Алиса вздрогнула. У него была отвратительная манера разрушать все ее чары, одним словом разрывать, казалось, намертво опутывающие его сети.

– Ты действительно готовишь отличный кофе, - сказал Джонатан, положив книгу на стол и прикрыв глаза.
– Но вот тебе совет: найди какого-нибудь ковбоя помоложе, но с хорошими перспективами на будущее и жени на себе. Они часто влюбляются в...

Он осекся, щеки Алисы вспыхнули.

– Извини, я - идиот и подлец, - Линдейл крепко прижал ее голову к своей груди, она попыталась вырваться и залепить ему пощечину, но его сильные руки не выпустили ее. Когда приступ ярости и обиды миновал, он мягко отстранил ее от себя.

– Помни о Катарине...
– тихо сказал Линдейл.
– Ни на минуту не забывай о ней.

Алиса встала, одергивая юбку и смахивая слезы с уголков глаз. Она больше не злилась на Джона, теперь она точно знала, что это его прошлое не отпускало его, делая еще не старого мужчину мертвым. Алиса вышла, унося поднос с пустыми тарелками и кофейником, а Линдейл еще долго сидел и смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Его губы беззвучно двигались, шепча имя Анабель, а в сердце снова возникло желание убивать давно сгнивших в могилах людей.

Через некоторое время Линдейл встал, протянув руку, снял со стены длинноствольное ружье и, опираясь на него, проковылял в помещение салуна. Он сел на табурет бармена, положил на стойку оружие и налил себе "индейского виски". Где-то бесконечно далеко наверху хлопнула дверь комнаты Алисы. Держа стакан в руке, Джонатан Линдейл поглядел сквозь него на пламя свечи и откинулся на спинку стула. На стойке, возле его левого локтя, лежал забытый клочок бумаги, исписанный ее рукой. Склонив голову набок, Линдейл прочитал: Уолт Уитмен. "Прощальное слово солдату".

Опять этот чертов янки! Фыркнув, Линдейл отвернулся, но затем любопытство взяло верх. Медленно, будто преодолевая сильное сопротивление, он притянул к себе бумагу указательным пальцем и отхлебнул виски. Джон медленно дочитал стихи до конца, его взгляд задержался подольше на паре строчек.

– Черт возьми...
– невольно вырвалось у него. Минуты шли, Джонатан Линдейл глядел в стену. Мысли, будто вспуганные птицы, метались в его голове. Владелец салуна вернулся к выпивке. Опрокидывая в рот второй стакан, он заметил краем глаза Оуэна, торопливо идущего по улице, вытянув шею, будто собака, взявшая след.

"Никак подкрепиться пошел. Без этой китайской дряни жить уже не может. Его статейка очень не понравилась кое-кому, так что лучше бы ему в прачечную не соваться, а то, с помощью какого-нибудь "поборника нравственности" с насечками на рукоятке кольта, он легко может проснуться уже на небесах... Неважно. Это его выбор."

Линдейл опрокинул еще стакан и заткнул бутылку.

"Жалко Черрингтон, но всему свой черед. Она либо станет сильной и найдет выход сама, либо умрет, и никто не сможет ничего изменить. Пока все пусть будет, как есть... А вот и другой..."

Наблюдая, как Морган крался по другой стороне улицы, Линдейл поднял ружье и, привалившись к стойке, следил за Джуннайтом через прицельную рамку. Он не знал, что удерживало его палец на спусковом крючке, хотя безумно хотел выстрелить - скорее всего двоение в глазах. Если Морган и есть наемный убийца из Невады, то ничего другого, кроме пули в спину не заслуживает, а Линдейл практически не сомневался, что это так. Он медленно перемещал дуло, следуя за своей целью. Да, конечно, ему заплатили за работу. Хорошо заплатили. Но стрелять в спину?... "Дурной тон, мастер Джонни," - послышался ему голос старого слуги Соломона, его друга, его прошлого, его совести. Раздраженно ткнув дуло в пол, Джонатан запрыгал на одной ноге обратно и, рухнув на диван в своей комнатушке, укрутил фитиль керосиновой лампы. Сумерки благотворно подействовали на его расшатанные нервы. Он полежал немного на спине, повернув голову набок, созерцая черный полог туч, затянувший небесный свод, потом закрыл глаза, чувствуя, как приятная дремота, расслабляя мускулы, ползет по телу, начиная с ног.