– Да, - ответил я, почему-то удивившись своему ответу. Я ведь воображал себя таким суровым и мрачным одиночкой! Подумав, я продолжил. – Мне этого всегда хотелось, хотя я и не признавался себе в этом… Хотелось, чтобы рядом был кто-то, кто будет любить меня.

– Тот, кто будет твердить тебе, какой ты умный, правильный, могучий? Магу не нужно, чтобы ему это говорили. Он и так это всё про себя знает. Потому ты не маг.

– Что же делать? – расстроился я.

– Бороться со своим главным врагом. Он ест твою силу. Потому ты и топчешься по кругу, потому у тебя и не хватает сил на то, чтоб делать что-то здесь, - он сделал картинный жест рукой.
– Удивляюсь, как у тебя находятся силы, чтобы делать что-то там.

Он немигающе смотрел на меня своими глазищами сплошного чёрного цвета, без белков. В первый раз, когда я встретил этот взгляд, он немало перепугал меня, но постепенно я к нему попривык.

– Когда справишься с этим врагом, говори, что готов к моему испытанию. Я устрою его тебе, Паук-на-камнях. Но горе тебе, если солжёшь о своей готовности.

Это прозвучало весьма помпезно, но учитель и не думал создавать эффект торжественности. Он вообще был весьма простым по своей сути, что мне весьма импонировало. Первый раз, когда я его увидел, то воспринял как старца, одетого в рубище. Мне вспомнилось, как он встретил меня подле Чёрной книги, к которой я подобрался за очередным абзацем, и не подпускал меня к ней. Впоследствии он настолько хорошо переключил моё внимание на себя, что я и думать забыл о книге, так и оставив её законченной на фразе «Чтобы перестать бояться Тьмы, нужно стать ещё большей Тьмой».

Уловив мои мысли, Отшельник сказал, что страх темноты или Тьмы – тоже предмет для отработки. С этим знанием я отправился пробуждаться.

На всякий случай я подвёл все свои дела в материальном мире к более или менее логическому завершению. Затем можно было приступать к проработке. Страх темноты я пытался преодолевать, заставляя себя смотреть ужастики ночью. Звучит смешно, но других идей у меня не было. Наконец у меня выработалась такая хорошая резистентность к ужастикам, что скримеры (крики и страшные рожи, внезапно выскакивавшие на весь экран), раньше заставлявшие меня дёргаться, теперь вызывали только зевоту.

Со страхом общественного мнения было сложнее. Неформально одеться и пройтись в одиночку по району с гопниками в «абибасе» оказалось не таким уж щекочущим нервы актом. Какие-то более масштабные акции, вроде флэшмобов или перфоманса на одного посреди площади казались мне больше баловством, нежели реальной проработкой личных блоков.

Наконец я прыгнул на «катапульте», аттракционе, который подбрасывал участника, прикреплённого на резинках, на добрый десяток метров вверх. Мне так понравилось, что я повторил прыжок ещё дважды. Со страхом общественного мнения такой прыжок не имел мало общего, но я говорил себе: «Как человек, переживший подобный прыжок несколько раз, может бояться каких-то людишек, которые в большинстве своём могут только стоять внизу и наблюдать, как ты взмываешь в небо?» От таких мыслей моё эго раздулось ещё больше, временно застилая страх.

Тогда я счёл, что время пришло. Осознался во сне, перешёл на частоту, на которой происходили встречи с Отшельником (то было место, похожее на лесную поляну), и заявил ему о том, что готов.

– С каких-то пор у пауков выросли крылья? – посмотрел он на меня с хитрецой.

– С которых им дал их прогресс, - ответил я. – А ты можешь представить, что я был в тот момент вороном, а не пауком.

– Не растратишься ли, не распылишься ли на многие образы?

– Они же не особо противоречат друг другу. Какие-нибудь павлин с вороном противоречат друг другу, а паук ворону – нет.

Учитель в ответ поднялся на ноги и… вдруг исчез. На его месте сидела крупная птица бурого оттенка, похожая на сокола, которая в следующее мгновение взмыла в небо. Я счёл данный акт приглашением и заставил себя обернуться вороном. Вышло не сразу. Я долго провозился с формой. Было куда проще взмыть в небо безо всяких дополнительных излишеств, нежели продумывать детали: крылья, перья, когти, клюв; как только я сосредотачивался на одной, то забывал про другую, и она тут же теряла форму.

Образы мои, конечно, друг другу не противоречили. Но всё же, каждый из них нёс в себе своё качество. Ворон олицетворял собой интеллект, мрачную мудрость, ассоциировавшуюся у меня больше с Одином, чем с кладбищенской атмосферой, на которую чаще всего наводят обывателя мысли о воронах. Паук был терпением и отчасти интригой. Ворон – тоже терпеливый охотник, но убивает когтями и клювом; оружие паука - яд и паутина – не так благородно, зато оно действует наверняка. В каждом из этих образов-тотемов, кроме основной характеристики, было множество других граней, которые мне необходимо было полностью прочувствовать и даже прожить, для того, чтобы легко обратиться им на той частоте, которая была более близка материальному миру, чем сон. Универсальность хороша, но не всегда.

Когда я всё же смог подняться ввысь в образе ворона, поблизости не было ни следа Отшельника. Я стал представлять себе его образ, чтобы перенестись к нему, но тут моя энергия закончилась, и я вылетел из сна.

В комнате почему-то было слишком темно. Мне всегда было неприятно в темноте, и я поспешил к выключателю. Щелчок, но… ничего. Свет не загорался. Я щёлкнул кнопку выключателя снова и снова. Ничего не происходило. Я подбежал к окну, отдёрнул шторы. Слабый, очень слабый уличный свет озарил меня, мои руки, покрытые чёрными перьями. И я опять вылетел из сна, на этот раз окончательно.