–  Ну что ж, кто не ошибается? Но я не думаю взваливать на себя чужую вину, - подчеркнул Пышкин.

–  У тебя есть на кого взвалить вину, а вот мне за все отвечай, - промолвил Ломакин, поглаживая лысину.
– Главк навязал нам некачественную модель станка, директор принял его к производству, а секретарю парткома отвечай. Видите ли, у директора уйма оправдательных документов…

–  Ты уже в панику бросаешься. А что, крепко нам всыплют за это?
– спросил Пышкин.

–  По голове не погладят.

–  Когда думаешь слушать на парткоме?

–  Райком или горком будет нас слушать.

–  Пусть слушают. Насчет станка я не боюсь, у меня документы в порядке.

Ломакин укоризненно посмотрел на директора.

–  Дело не в оправдательных бумагах. Наша вина в том, что мы допустили в производство заведомо порочный станок, государству причинили большой материальный ущерб. А хорошую модель станка своевременно не поддержали. Вот в чем наша ошибка, - подчеркнул Ломакин.

–  При чем же мы с тобой, дорогой, если с нашим мнением в Москве не считаются? Я поддерживал…

–  Поддерживал, - усмехнулся Ломакин.
– А потом уволил Горбачева.

–  Но я не имел права держать его на заштатной должности. И вообще все вы из Горбачева делаете великомученика. Помнишь, я показывал тебе материалы о нем? В нашей среде есть люди, которые любят посеять склоки, вызвать искусственные трения между руководящими работниками, очернить их. Эти люди используют критику в своих целях. Не кажется ли тебе, Павел Захарович, что Горбачев как раз из таких людей?

–  Нет, не кажется, Геннадий Трофимович, - ответил Ломакин.
– Если Горбачев иногда критикует руководящих товарищей, это еще не говорит о том, что он дискредитирует наши руководящие органы. А У тебя, Геннадий Трофимович, другая крайность, не обижайся только за прямоту…

–  Какая?

–  Делать неукоснительно все то, что тебе предписывают сверху. Так у нас родился инвалид УТС-258.

Пышкин пожал плечами.

–  Ну, знаешь ли… Человек я подчиненный. Ссориться с начальством - только беды себе наживать,- прорвалось у Пышкина.

–  Дело не в ссоре, а в принципиальности. Иногда надо и с начальством ссориться, если видишь, что оно неправо. Жить со всеми в мире - больше беды наживешь.

–  Может быть, ты и прав. Я к тебе зашел посоветоваться насчет Горбачева. Что с ним будем делать?
– спросил Пышкин.

–  С Горбачевым ты поступил плохо. Меня другое интересует: заявление Пастухова о переводе на другую работу.

–  Пусть уходит. Мне не нужен такой главный инженер. Ни рыба ни мясо.
– Пышкин презрительно скривил губы и махнул рукой.

–  А не подумал ты, Геннадий Трофимович, что сам сделал его таким, обломал ему крылья?
– Ломакин сурово посмотрел в глаза директора.

–  Я ему крылья обломал?
– Пышкин рассмеялся.
– Ну, знаешь, дорогой, ужу не обломаешь крылья, потому что у него их нет с рождения.

Лицо Ломакина становилось все более мрачным.

–  Мы Пастухова знали другим. Он строил завод, дал первую продукцию. О нем все были другого мнения.

Заявление секретаря парторганизации Пышкин принял как пощечину.

–  Почему же министерство сочло необходимым снять его с должности директора?

–  Не знаю. Это дело прошлое. Плохо то, что ты с Пастуховым не мог сработаться. Дальше держать его на заводе, мне кажется, нецелесообразно.

–  Я и министерству так заявил.
– Пышкин помолчал. Лицо его было насупленным, он избегал смотреть Ломакину в глаза.
– Та-ак, - протянул он.
– Значит, собираетесь мне вменить в вину не только главковский станок и Горбачева, но еще и Пастухова.
– Пышкин горько усмехнулся. Его беспокойные руки не находили себе места.

–  Это, Геннадий Трофимович, наша общая вина, - сказал Ломакин, растягивая слова.
– А вот то, что ты последнее время перестал считаться с мнением партийной и профсоюзной организаций - это совсем плохо.

–  Та-ак! Еще одно преступление за Пышкиным. Он встал.
– Вижу, что под меня давно подкапываются. Комиссии разные… Всех собак на меня вешают…

–  Однако ты слишком болезненно воспринимаешь критику. Недостатков на заводе много, и на них нельзя закрывать глаза.

–  Мне ясны твои позиции: на бюро райкома будешь гробить меня. Что ж, это дело твоей совести. Я не боюсь. Не ошибается тот, кто ничего не делает.