Заместитель министра Зимин, узнав о проделках сына, снял его с работы, позже Виктора отдали под суд.

–  Представляете, каким подлецом оказался Виктор Максимович!
– говорил Пышкин.
– А отец у него - крепкий мужик. Не у каждого поднялась бы рука на родного сына.

Я вспомнил институтскую историю, Машу Воловикову…

–  Поздравляю, милые, поздравляю! Рад от души. Будем готовить в люди ваше детище. Если проект одобрил сам Иван Деомидович, значит, теперь все в порядке! Это, скажу вам, авторитет!
– говорил нам Геннадий Трофимович. У меня давно пропала на него обида. Крепко же влетело ему. Министерство тоже вынесло Пышкину выговор. У другого опустились бы руки. А он - ничего, все такой же веселый и суетной.

Николай уколол его:

–  Ну вот, а вы сомневались…

–  Я сомневался?
– Пышкин удивленно приподнял брови.
– Усомнились там, - он указал пальцем на потолок.
– А я что ж, маленький человек.

–  Нет, вы человек большой. С вами считаются там.
– Николай тоже указал на потолок.

Геннадий Трофимович виновато улыбнулся.

–  Знаешь, дорогой, кто старое помянет… Договорились?
– Он широко и добродушно улыбнулся.

–  Человек я незлопамятный, - примирительно сказал Николай.

Весть о том, что наше изобретение одобрено министерством и утверждено к производству, быстро облетела завод. Нас поздравляли, говорили нам приятное. Признаться, я чувствую себя не совсем хорошо. Победа, конечно, не моя. При мысли, что в трудную минуту я спасовал, мне становится не по себе…

28 декабрь

Опять новость. Николай свою долю денежного вознаграждения за станок отдал на нужды детского дома, где он воспитывался. На заводе это было встречено по-разному. Одни говорят об этом как об отжившей благотворительности, другие видят в этом красивый жест. При мне один из наших конструкторов о Николае отозвался:

–  Чудак!

–  Почему чудак?
– спросила у него чертежницам Нелли. Она давно неравнодушна к Николаю.
– Это благородно.

–  Благотворительность у нас сейчас не в моде. Она оскорбительна для нашего строя.

–  Вы хотите сказать, что в наше время человек не способен на такие красивые поступки?
– наступала Нелли.

–  Красивого тут ничего нет. Чудачество.

Работа над нашим станком идет на полный ход. Мы следим за изготовлением моделей. Готовятся два пробных станка. Один будет испытываться у нас на заводе, другой пойдет на испытание к нашим соседям. Потом - пробная серия. Главк обжегся на своем; станке, теперь не доверяет и нам. Оно и понятно: наш; станок вызвал столько споров.

28 января

Началась сборка нашего станка. Несколько раз в день я забегаю в сборочный цех. Волнуюсь. А вдруг не даст ожидаемых результатов? Позор! Наделали столько шуму.

Работа над рукописью отнимает все свободное время. Пишу я в каком-то угаре, чувствую усталость от хронического недосыпания. Надя озабочена, как бы я не подорвал здоровье, старается создать для меня все условия. Она взяла на себя перепечатку рукописи. Мне не хочется, чтобы о моей литературной работе знали посторонние. Может быть, ничего не получится.

У Нади отекают ноги, и это очень тревожит меня. Она обо всех заботится, а для себя ей не хватает времени. Скоро у нас будет второй ребенок.

15 февраля

Закончили сборку станка. Я смотрел на него и невольно любовался. Выкрашенный светло-серой краской, сверкая отшлифованными деталями, он внушал к себе доверие.

Вокруг станка собрались почти все рабочие цеха, инженеры. Пришли Пышкин, Ломакин, Тараненко. Николай с бригадиром подготавливали станок к испытанию. На них смотрели молча, выжидающе.

Механизмы работают исправно. Зажата деталь. Николай делает наладку. Я становлюсь за пульт управления.

–  Давай!
– кричит Николай.

Нажимаю на кнопку, вторую. Вьется синеватая стружка.

И вдруг станок начинает вибрировать. Уменьшаем обороты. Слышатся подозрительные щелчки.

–  Стоп!
– кричит Николай.

Выключаю станок. Лица у всех мрачнеют. Николай принимается за наладку. Радость моя пропала. Мне, как и всем, ясно: новая модель нуждается в конструкторской доводке. Скучное это дело. Снова придется проверять расчеты, просматривать все узлы. В общем, поэзия со станком кончилась. Начинается скучнейшая проза.

Пышкин сердито махнул рукой и ушел из цеха.

Сегодня за все эти месяцы я первый раз-подумал, стоит ли мне логарифмическую линейку менять на перо литератора? По образованию я инженер, а по специальности конструктор. Мое дело проектировать машины. Может, права Надя - не следует распылять свои силы?

Но как оставить работу, когда она подходит к концу? Страшно устал. Сколько я исписал бумаги, сколько в рукопись вложил труда, вдохновения, раздумий, радости и сомнений. И вдруг все это окажется напрасным? Даже подумать страшно.