–  Совестно мне было. Так и кажется, что все смеются надо мной, - призналась Даша.

–  Серьезный человек не будет смеяться чужой беде, а поможет, если не делом, то словом добрым. Ну, а дуракам закон не писан, - ответила тетя Феня, зябко поеживаясь.
– Что-то наших мужиков долго нет. Пойдем-ка погреемся.

После разговора с тетей Феней Даша воспрянула духом, стала смотреть людям в глаза. За работой как-то забывалось горе.

Шли дни. В душе теплился огонек надежды, что Николай пришлет письмо или сам приедет. Но он молчал. Видно, плохо любил, если перестал писать. Даша жалела, что сама оттолкнула его от себя. Во всем сама виновата. Доверчивой, ей и в голову не приходило, что все его письма попадали в руки Натальи. Сначала это делалось ради любопытства, но так как письма у сестер вызывали жгучую зависть, то позже все они шли в печку.

В середине января закончились штукатурные работы. Даша до весны получила расчет.

–  Ну вот, еще один дармоед прибавится, - сказала Марья Васильевна, косясь на падчерицу.
– Кому нужна такая работница? Ну что, не я ли тебе говорила - узнаешь, почем фунт лиха.

За этим последовала очередь упреков и оскорблений. Даша выслушала их молча.

–  Мне обещают работу, - сказала она.

Чтобы не торчать дома, она с утра уходила в город и бесцельно слонялась по улицам, лишь бы не быть на глазах мачехи.

БЕДА НЕ ХОДИТ В ОДИНОЧКУ

Как- то вечером Даша вернулась домой усталая и голодная. Еще в сенях она услышала оживленный разговор, но когда вошла в комнату, все вдруг замолчали, растерянно поглядывая на нее. Значит, разговор шел о ней. Домочадцы ужинали. От голода и усталости у Даши кружилась голова, запах свежего хлеба и жареного картофеля остро щекотал ноздри. С тех пор, как она лишилась работы, ни разу не ела вволю. При одной мысли, что она «дармоедка», пропадало желание есть.

Даша сняла пальто, подошла к печке и стала греть над плитой руки. За столом подозрительно молчали, и в этом Даша почувствовала что-то недоброе.

–  Тебе особое приглашение нужно?
– сказала Марья Васильевна.

Даша села за стол. Наталья загадочно переглядывалась с матерью. Несмотря на голод, у Даши пропал аппетит; от предчувствия чего-то неприятного заныло сердце.

–  Работу все ищешь?
– спросила мачеха.

–  Обещают, - ответила Даша и положила вилку. Хлеб комом застрял в горле. Не дадут спокойно поесть.

–  Эх, ты! Время к декретному отпуску, а тебя уволили. Подавай в суд. Или ты думаешь, что я буду кормить тебя и твоего выродка? Ешь, чего губы надула!

–  Спасибо. Я сыта уже вашими заботами.

–  Ишь, гонору сколько! И чем гордиться?

Сестры засмеялись. Даша насупилась и встала из-за стола. Марья Васильевна сердито посмотрела на дочерей.

–  А вы, дуры, чего шебуршитесь? Дармоедки несчастные. Сидите на моей шее, а мне через вас хоть разорвись. В милицию того и гляди заберут. И черт вас не возьмет!

Сестры по-прежнему ели, не обращая внимания на брюзжание матери.

–  Мамочка, ты чего ворчишь на нас? Мы будем кормить тебя на старости лет, - сказала Наталья.

–  Вы накормите. Себе ладу не дадите. Милостыни у вас не выпросишь.
– Марья Васильевна глянула на Дашу.
– Там тебе на комоде письмо.

–  Мне?
– не поверила Даша.

Она бросилась в другую комнату. На комоде лежал голубой конверт. Схватила его, прижала к груди, не обращая внимания на то, что через открытую дверь за нею наблюдают. Быстро вскрыла конверт, тут же, стоя у комода, начала читать. Но что это? Как ой смеет!… Неужели это мог написать ей Николай?

Она скомкала листок, шатаясь, добралась до кровати, уткнулась лицом в подушку. Можно ли после этого верить людям! А тетя Феня говорила… Нет, это немыслимо. За что?

Что же делать? Как дальше жить? Огонек надежды слабо мигнул и погас, оставив после себя копоть. Она и без того натерпелась упреков и оскорблений. Надеясь, ждала, верила, что он любит. Но ничего этого нет. Он обманул! Ее сердце - окровавленный комок, затоптанный в грязь. Нечем дышать. Для чего теперь жить? Ради будущего ребенка? Чтобы и он мучился, как она? В уши будто напевает кто-то заунывно и тоскливо: «Мне недолго добежать до проруби…»

Даша представила себе эту прорубь, схваченную ледяной коркой. Вокруг унылое безмолвие, снег, в небе холодно искрятся далекие звезды.

Она плакала без крика, судорожно хватая ртом воздух. Оглушенная горем, не слышала, о чем говорили в соседней комнате. Наталья начала было хихикать, на нее прикрикнула Марья Васильевна:

–  Ну, чего зубы скалишь? И меня в грех впутала, окаянная, чтобы тебя чума забрала. И как таких бесстыжих земля держит?

В сердце Марьи Васильевны проснулось к падчерице чувство сострадания. Она ругала себя за то, что поддалась уговорам Натальи и написала студенту лживое письмо. Хотелось поскорее сбыть падчерицу с рук. Студент женится на ней или нет, это еще вопрос. Кому нужна девка с ребенком на руках? Надо склонить ее к аборту и быстрее сбыть кому-нибудь. Девка пригожая, женихи найдутся…